Джин Реник - Верь мне!
— Пойдемте со мной, — распорядился Зекери. — Нам надо уходить отсюда.
Она снова закутала ребенка в шаль, и он помог ей выбраться из машины, стараясь закрыть малыша от проливного дождя. Он взялся за ручку чемодана, а ей передал тяжелую кошелку.
— Мы не сможем уехать отсюда, пока я не вытащу джип из кювета, а я не могу сделать этого, пока не прекратиться дождь.
Он помог Луизите взобраться по склону на дорогу и отдал ей чемодан, а сам укрыл ветками, взятыми из завала почти всю машину. Потом Зекери, приняв у Луизиты промокшего плачущего малыша и подняв панчо, вложил младенца за пазуху своей куртки и застегнул молнию.
Перейдя дорогу, он повел Луизиту в пещеру…
Как только Зекери покинул пещеру, направившись к дороге, чтобы заблокировать ее, Элисон уселась у костра и стала ждать. Она знала, что кто-нибудь приедет за ними. Они скоро выберутся отсюда. Из этого страшного места, где сумасшедшие подонки расстреливают в упор коз и угрожают людям, где можно запросто утонуть… Зекери встретит спасательную машину, посланную за ними.
Не в силах сидеть без дела от распиравшей ее энергии, Элисон подняла и свернула одно из грубошерстных одеял, одолженных у старика. Оно было самотканым, сделанным из необработанной шерсти, покрашенной в черный и красный цвета, ткань издавала неприятный, характерный запах с примесью запаха масла и была колючей на ощупь. Эти ощущения навели Элисон на какие-то смутные воспоминания. Он, должно быть, укрывал ее одеялом прошлой ночью. Она отчетливо припоминала, что ей было тепло и покойно нежиться… И вдруг, сжав в руках колючую ткань, Элисон совершенно отчетливо вспомнила не просто уютное тепло, а жар, жар, исходивший от его тела. Это оно согревало ее и вселяло чувство безопасности. Он держал ее в своих объятьях, укрывал, защищал. Он спал с ней рядом под красно-черным одеялом Переса. Сознание этого выбило Элисон из колеи, и она растерянно взглянула на вход в пещеру, где совсем недавно стоял Зекери.
Но сразу же новое, фантастически прекрасное чувство охватило ее, она почти физически ощущала полный желанный покой и подъем духа, бодрость. Не было и в помине знакомого нарастающего чувства панического ужаса, когда она думала и вспоминала о его теле. Ей совсем не хотелось, как это было в таких случаях раньше, убежать и спрятаться.
Да, действительно, она чувствовала небывалый подъем. И без сомнения этому способствовал сегодняшний разговор, такой неприятный для нее, разбередивший душу и ожививший чувства боли, бешенства и унижения. Но как ни странно именно этот разговор повлиял на ее теперешнее внутреннее состояние, близкое к эйфории. Все это было вполне объяснимо. Чтобы, наконец, прийти в себя, ей надо было прежде выговориться, высказать все вслух и пережить все заново.
Да. Ей надо было и раньше не запирать свои чувства на замок, а выплескивать их. Пряча в подсознании свои эмоции и переживания, она тем самым мешала своему психическому выздоровлению. Вместе с плохими эмоциями на замок были заперты и хорошие, здоровые чувства. А теперь в ней произошло изменение, и изменилось главное…
Элисон вспомнила свой сон, несомненно он был связан с ягуарам. Но как ни странно, во сне она не испытала никаких отрицательных эмоций. И главное, в ней не было страха. В первый раз за три года ей снился нормальный сон, в котором она не ощущала кошмарного страха.
Она ходила вокруг костра со свернутым одеялом в руках и мысленно собирала недавние события воедино. Все началось там — в кафе «У Лайзы». Она хотела танцевать с ним, она наслаждалась, танцуя с ним. Ее постоянно влекло к нему, несмотря на страх, который он вызывал в ней. Она поборола свой страх, отважившись поехать вдвоем с ним в эту поездку. И она ревновала его к Ив. Она бешено ревновала! Она страдала от ревности, видя, как он целует ее, зная, что они провели ночь вместе.
Все это были нормальные чувства. Чувства, которые испытывает каждая женщина. И это было важно для нее!
Потом она вспомнила, как Зекери сегодня утром остановился на пороге пещеры и оглянулся на нее. Время замедлило свой ход.
— На дворе сильный дождь, но мне надо идти прямо сейчас, — он снова подошел к ней. — Я хотел бы еще раз осмотреть твою рану, прежде чем отправлюсь на дорогу.
В неверном свете костра, в первый раз за все это время, Элисон взглянула на него, не чувствуя никакого страха. Тонкая линия шрама прочертила его висок и заканчивалась над бровью.
Элисон подала ему ступню, довольная тем, что сделала это без колебаний и внутренней дрожи. Она больше не боялась его! Ей не надо теперь все время пугаться каждого его прикосновения, когда он осматривает и ощупывает порез на ее лодыжке.
Явно удовлетворенный тем, что процесс заживления идет нормально, Зекери натянул на ее ногу хлопчатобумажный носок и улыбнулся.
— Я заблокирую дорогу за двадцать минут. И сразу же вернусь. Тебе чего-нибудь принести пока? Может быть, воды?
— Воды, — она не испытывала жажды, но ей не хотелось, чтобы он так сразу уходил. Так приятно чувствовать, что ты чувствуешь себя хорошо! Она не могла этого объяснить, но у нее, похоже, начиналась новая жизнь.
Он принес воды. Когда Элисон брала у него полную кружку, их руки встретились, и по ее коже как будто пробежал электрический разряд. Чтобы проверить себя еще раз, она провела пальцами по еле заметному шраму на его лице.
— Откуда это у тебя?
Он взглянул на нее, изумленный тем, что она так запросто дотронулась до него. И потом, он уже совсем забыл про этот детский шрам.
— Джон Таллис рассек коньком, в шестом классе. Наложили десять швов, насколько я помню.
— Знаешь, твоя челюсть болит, потому что я ударил тебя, — это неожиданное признание облегчило его душу. — Ты… ты дала мне настоящий бой.
Желание поцеловать ее, овладевшее всем его сознанием, было непреодолимо. Медленно, но неотвратимо он склонился над ней, как бы прося позволения. А затем, не касаясь ее руками, закрыв глаза, поцеловал.
В другое время такой поцелуй мог бы завести его неизвестно как далеко. Но сейчас Зекери закончил его так же, как и начал, нежно, осторожно, не касаясь ее лица своим колючим подбородком.
— Я только что поцеловал фотомодель Галле! — пошутил он, когда реальность вернулась к ним. — Давай еще раз, в честь дня, когда мы выберемся, наконец, отсюда!
— Если ты обещаешь побриться… — удалось отшутиться ей. Элисон испытывала в этот миг чувства, которые уже не надеялась испытать когда-нибудь еще в своей жизни.
Это, конечно, не был тот интимный долгий взаимный поцелуй, который приснился ей на рассвете. Но он был неясным приглашением ей быть открытой и ласковой с Зекери. Элисон робко улыбнулась, наслаждаясь ощущениями, которые он пробудил в ее теле, она всматривалась в его немолодое лицо, тонкий шрам, приподнимающий слегка одну бровь, тяжелый подбородок с упрямой линией рта, заросший трехдневной щетиной.
