Анита Шрив - Их последняя встреча
Но парень, который держит руки в карманах куртки, отделяется от остальных и направляется к ней.
— Привет, — говорит он.
— Привет, — отвечает она.
— Ты Линда?
— Да.
Он кивает, будто ему нужно обдумать этот важный факт. За ним стоят зрители.
— Ты уже каталась на аттракционах?
— Да.
— На горках?
— Да.
— Сколько раз?
— Семь.
— Серьезно? — Он кажется по-настоящему удивленным. Она представляет себе поднятую бровь, хотя они стоят бок о бок и ей не видно его лица.
— Хочешь сигарету?
— Конечно.
Ему приходится отвернуться от ветра, чтобы закурить ее. Он вынимает сигарету изо рта и протягивает Линде. Она делает длинную затяжку и подавляет кашель. В доме для сбившихся с пути девочек она часто курила. Ветры с океана уносили дым почти мгновенно. Это был один из грехов, которые девочки могли совершать легко.
— Ты уже выбрала поэта?
— Вордсворта.
— Он тебе нравится?
— Некоторые его вещи.
— Тебе понравилась «Прелюдия»?
— Мне нравится «Аббатство Тинтерн».
Парень шмыгает носом. От холода у него текут сопли. Под темно-синей курткой у него темный свитер с вырезом лодочкой. В свете фонаря свитер кажется черным, но он может быть и зеленым. Виднеется полоска белого воротника.
— А ты о ком пишешь?
— О Китсе.
Она кивает, делая еще одну затяжку.
— Через полчаса парк закрывается, — говорит он. — Не хочешь еще раз прокатиться на горках?
— Непонятно, что это — приглашение или напоминание.
— Нет, уже достаточно.
— Хочешь с ними познакомиться? — спрашивает Томас, жестом показывая на парней.
Линда не знает. Или, скорее, полагает, что не знает. Она пожимает плечами.
Но мальчишки, желая познакомиться с ней, медленно приближаются, несомые приливом любопытства.
— Но знаешь, они придурки, — бросает Томас, и в слове «придурки» звучит скупая симпатия.
Воздух пронзает повышенный голос.
— Да, теплее воздуха, — говорит один из них.
— Ну и хрен с ним, — отзывается другой.
— Нет, серьезно, в октябре вода теплее, чем в августе.
— С чего ты взял эту ерунду?
— Да ты просто попробуй.
— Сам пробуй, балда.
Парни начинают толкать того, кто сказал, что вода теплая. Но он, маленький и жилистый, приседает, увертывается и ловко обманывает их, так что теперь он стоит посередине пирса, а они — на краю.
— Ну что скажешь, балда, хочешь попробовать? — Парни смеются. — Спорим на двадцать пять, ты не прыгнешь.
Томас поворачивается к Линде и фыркает, словно говоря: я же предупреждал, что они придурки.
Линда смотрит вниз под ноги и дальше, на деревянный тротуар. Там под руку ходят влюбленные, некоторые спускаются на пляж. Пальто становятся одеялами. Фонарь, висящий на проволоке, болтается из стороны в сторону на ветру, отчего тени покачиваются.
— Он прав, — тихо говорит Линда Томасу.
Он недоуменно смотрит на нее.
— Вода в октябре теплее. В такой вечер, как сегодня, это похоже на ванну.
В доме для оступившихся девочек Линда иногда выскальзывала из своей комнаты, когда монахини засыпали, и шла на скалы. Там была одна скала, с которой можно было безопасно нырять. Она снимала халат и пижаму и прыгала в прибой. Ей нравилось быть обнаженной, нравилось ощущение свободы.
Рядом с ними продолжается спор. Парень по имени Эдди Гэррити, который уверен, что вода теплая, ложится на живот, закатывает рукава и тянет руку к воде, чтобы попробовать ее. Он не может дотянуться. Конечно, это слишком хлопотно — сойти с пирса, снять носки и туфли, закатать штаны и попробовать воду на берегу, как сделал бы любой здравомыслящий человек.
— Эй, Элли, если хочешь проверить, я могу тебя опустить и подержать, — говорит парень по имени Донни Т. и истерично смеется. Он хочет сказать: я тебя опушу, а потом брошу в воду.
— Да пошел ты, — бросает Эдди, поднимаясь на ноги.
— Я сказал, двадцать пять баксов.
Линда слушает спор. Она отходит от Томаса и идет к дальнему концу пирса. Стоя к мальчишкам спиной, она снимает пальто и платок, свитер и юбку, туфли и носки. Оставшись в одной комбинации, она прыгает в воду.
Когда Линда выныривает, чтобы вдохнуть воздуха, она видит, что Томас опустился на колени, держа в руках пальто. За Томасом, в группе ребят, стоит Эдди, обхватив себя руками. Он молчит. Девушка прыгнула вместо него.
Линда рывком поднимается на пирс, быстро поворачивается и садится спиной к Томасу. Она съеживается от холода. Томас заворачивает ее в шерстяное пальто.
— Донни, подай свою рубашку, — требует он.
Никакого протеста. Через минуту Линда чувствует, как ее плечо трет хлопчатобумажная рубашка Донни Т.
Она вытирает этой рубашкой лицо и волосы. Спиной к парням натягивает свитер и юбку, стараясь сделать это как можно лучше. Надевая туфли, она опирается о плечо Томаса, чтобы сохранить равновесие. Томас распахивает пальто, и она вставляет руки в рукава. Парни хранят полное молчание.
— Вода теплее воздуха, — сообщает им Томас, когда они с Линдой уходят с пирса.
Линде и Томасу приходится идти быстро, потому что она дрожит.
— У меня есть машина, — говорит он. — Я тебя подвезу.
— Нет, — отвечает она. — Я живу рядом, напротив.
Она представляет мокрое пятно, которое может остаться на сиденье машины Томаса, и это ей не нравится. Но главное, она не хочет, чтобы братья и сестры задавали вопросы.
Он ведет ее через Нантаскет-авеню и вверх по Парк. Свитер колет руки, и при ходьбе морская вода капает с комбинации на икры, стекая в носки.
— Зачем ты это сделала? — спрашивает Томас.
Ее зубы стучат, она ничего не может поделать. Томас крепко обхватывает ее рукой, чтобы унять дрожь. Глядя на них, можно подумать, что девушка больна, возможно, выпила лишнее и парень ведет ее домой.
Зачем она это сделала? Резонный вопрос. Для показухи? Чтобы что-то доказать? Чтобы преодолеть заурядность своего имени? Чтобы очиститься?
— Не знаю, — честно признается она.
Волосы прилипли к голове, все возбуждение от аттракционов исчезло. Линда выглядит хуже некуда, от морской воды из носа течет.
Она гордится и всегда гордилась своими волосами. Обычно они густые и длинные, теплого соснового цвета. В доме для оступившихся девочек Линда иногда распускала их, хотя монахини заставляли ее заплетать косы.
— Да, это было здорово, — говорит он, растирая ее руки, чтобы улучшить кровообращение. Затем смеется и качает головой. — Господи, об этом будут говорить недели.
