Алена Левински - Изменяю по средам
– А может быть, там кто-то сейчас ходит, – засмеялся кудахтающим смехом Лев, – по шару, вкруговую. И смотрит на землю, где все радуются и занимаются любовью.
– Все?
– Все-все. Сейчас все занимаются любовью…
В темноте были видны очертания его головы, всклокоченные волосы и широкие покатые плечи.
На завтрак был омлет с длинными подвернувшимися языками жареной колбасы. Гришка потребовал взять жирафа с собой и теперь сидел счастливый, водрузив пятнистого надувного монстра на стул рядом с собой.
– Мама, он хочет есть, – констатировал Гришка.
– Пусть ест баклажаны из моей тарелки, – предложила я, размазывая соус по баклажанным ломтикам.
– Баклажаны – гадость, – скривился Гришка, – жирафы не едят баклажанов.
– Еще как едят! – сказала я.
– Маша! – послышался визгливый женский голос.
Я подняла голову. К нашему столику, улыбаясь, как чеширский кот, и задевая костлявыми бедрами стулья, пробивала дорогу худая облезлая от загара тетка в белом топе и шифоновой юбке.
Ее физиономия показалась мне смутно знакомой.
– Маша! – Тетка остановилась возле нашего стола. – Ты меня не узнаешь?
– Зрасьте, тетя Аля, – поздоровался Гришка.
И меня осенило – лахудра! Аля из Германии. Московская подруга Катькиных друзей, которые поют под гитару. Драная кошка, испортившая мне жизнь.
– А я еще вчера вас заметила, – захлебывалась от неуемной радости она. – Кирюша, поди сюда! Это точно Маша!
Пока я соображала, как мне себя вести, за спиной у лахудры возник низенький коренастый мужик с кавалеристскими усами и серым носом.
– Машенька, я так часто тебя вспоминала. Ты мне так понравилась там, в Германии. Даже хотела найти твой телефон и позвонить. Я узнала, что ты работаешь в журнале. Я хотела попросить совета… Ну, что теперь об этом… Маша, познакомься, это Кирюша.
Кирюша протянул мозолистую руку и оскалился.
– Маша, – холодно представилась я.
– Мы с Кирюшей поженимся в сентябре, – понизив голос, сообщила лахудра. – У меня такие перемены в жизни, такие перемены… Кирюша, неси сюда наши приборы. Мы присоединимся, ты не против?
И тут я все поняла. Кавалерист с усами – ее новый принц, о котором писала Катька. Значит, Антон… Дальше думать я побоялась, просто улыбнулась мило, насколько могла сыграть, и сделала широкий жест:
– Конечно, Аленька, присоединяйтесь. Я буду рада.
На столе, подпрыгнув на бумажной салфетке, задрожал в ритм «Калинки» мой мобильный телефон.
– Это папа, – уверенно сказал Гришка.
Призрак дохлой вороны расправил крылья, отряхнулся и каркнул, щелкнув темным клювом.
– Минутку, это Антон, – извинилась я и нажала зеленую кнопочку.
– Маша? – донеслось через километры. – Маша, это я.
Я молчала. Аля с Кирюшей носили тарелки на наш стол, занимая его все больше и больше, внедряясь в наш мир, откусывая от него пространство.
– Мама, я тебя люблю, – проговорил Гришка, внимательно глядя на меня глубокими карими глазами.
– Я знаю, – беззвучно кивнула я.
– Нет, ты не знаешь, – покачал головой сын. – Я тебя очень-очень сильно люблю.
– Маша! – кричал обеспокоено Антон. – Я тебя не слышу! Машенька, я тебя совсем не слышу…
– Да-да… – прокашлялась я в трубку под пытливым Гришкиным взглядом. – Я здесь, я тебя слышу…
– Маша, я хочу сказать, что я тебя люблю!
Призрак дохлой вороны переглянулся с пятнистым жирафом, и оба замерли выжидающе: что теперь-то? Как теперь?
– Я… мы… – промямлила я. И добавила, чтобы хоть что-то сказать: – Мы возвращаемся в понедельник, рано утром…
