Вирджиния Эндрюс - Хевен
– Я скажу «нет».
– Дорогая, она, кажется, неплохая девочка, очень милая.
Он пытался убедить ее, может, с помощью поцелуев и объятий. По тому шуму, который они производили, я могла представить, что он делает.
И вдруг удар. Я слышала отсюда оплеуху.
– Ах, ты думаешь, что она хорошенькая, да? Ты уже успел заметить, а? Ничего у тебя не выйдет, так и знай! У меня хватает терпения и выдержки, но я не позволю тебе заигрывать с ребенком, она будет нам дочерью.
Как же громко она кричит!
– Ты больше не распускай руки, Китти, – произнес Кэл спокойно, но твердо. – Я многое от тебя терплю, но руки распускать не позволю. Если ты не можешь прикасаться ко мне с любовью и лаской, то лучше вообще не прикасайся.
– Дорогой, да разве я больно?
– Не в этом дело – больно или нет. Главное, что я не люблю женщин, которые распускают руки, а также таких, которые вечно кричат, повышают голос. К тому же у нас стены толщиной с бумагу. Я уверен, что Хевен думает, будто ты относишься к ней хорошо, как мать к дочери, которую любит. Но это надо же – класть ее в постель с родителями. Она же не сосунок, а взрослая девочка, Китти.
– Ничего ты не понимаешь, – продолжала брюзгливым тоном Китти. – Ты не знаешь этих девиц с гор, а я их хорошо знаю. В них такой дьявол сидит. Им и мужчины не нужны. И если ты хочешь мира в этом доме, то дай мне делать так, как я хочу.
Кэл ничего не сказал в мою защиту. Ни про горячую воду, ни про то, что меня изуродовали. Почему? Почему он такой робкий с ней в доме, тогда как в машине он перечил ей?
Дверь в спальню открылась, и я услышала шлепанье тапочек Китти, направляющихся к ванной. Меня охватила паника. Я схватила одно из выцветших старых полотенец и обернула им свое раздраженное тело.
Китти вошла без стука, строго взглянула на меня, потом сбросила с себя черную ночную рубашку и розовые шлепанцы и села голая на унитаз. Я сделала движение выйти, но она приказала мне остаться.
– Сделай что-нибудь со своими волосами, они так ужасно выглядят, – бросила она мне.
Я опустила голову, стараясь не видеть и не слышать ее. Я усердно принялась за волосы, пытаясь распутать их с той максимальной скоростью, которую они позволяли.
Китти забралась под душ, громко напевая деревенские песни. А я все это время билась с волосами.
Вскоре Китти закрыла воду и стала вытираться ярко-розовым махровым полотенцем. Хмуро взглянув в мою сторону, она произнесла:
– Чтобы, когда я приду в туалет, я больше такого не видела. Тебе ясно?
– Извините. Но я боялась, что шум воды разбудит вас и вашего мужа. Завтра я воспользуюсь нижним туалетом.
– Так будет лучше, – буркнула Китти. – А теперь давай поскорей заканчивай и надень красивое платье, одно из тех, которые купил тебе Кэл. Во второй половине дня мы с Кэлом повозим тебя по Атланте, покажем город, заедем в мой салон, увидишь, какой он красивый и как мои девочки любят меня. Завтра пойдем в церковь, а в понедельник пойдешь в школу, вместе с детьми твоего возраста. Я жертвую ради тебя уроком в кружке керамики, имей в виду. Хотя сегодня могла бы хорошо заработать, но ради тебя пропускаю.
Я продолжала прилежно возиться с волосами, а Китти подкрасила лицо и оделась во все розовое. Потом она стала приводить в порядок рыжий кустарник, росший у нее на голове, с помощью какой-то хитрой проволочной штуки. Обернувшись ко мне, она спросила:
– Ну, что скажешь?
– Красиво вы смотритесь, – искренне ответила я. – Никогда не видела таких красивых женщин.
Водянистые глаза Китти заблестели, улыбка обнажила большие и ровные белые зубы.
– Небось не сказала бы, что мне тридцать пять?
– Нет, – согласилась я. Она старше Сары, а выглядит куда моложе.
– Кэлу только двадцать пять, и это меня в какой-то степени тревожит. Все-таки быть на десять лет старше мужа… Хорошего мужа я подцепила, ничего не скажешь, действительно хорошего, пусть и молодого. Но ты никому не говори, сколько мне, слышишь?
– Если и скажу, мне никто не поверит.
– О, это очень мило с твоей стороны, – сказала Китти уже совсем ласково. Она подошла ко мне, слегка обняла и чмокнула в больную щеку. – Я не хотела на самом деле, чтобы у тебя лицо стало таким красным и в сыпи. Что, действительно болит?
Я кивнула, и Китти нашла какую-то мазь и стала нежными прикосновениями накладывать мне ее на лицо.
– Бывает, что и перестараешься. Я не хотела бы, чтобы ты невзлюбила меня. Я больше всего хочу, чтобы ты любила меня, как родную мать. Моя сладкая, прости меня – но ты должна признать, что мы убили всю гадость, которая пристала к тебе, как мох к гнилому дереву.
Она сказала все, что я хотела бы услышать, и молилась за это. Я импульсивно обняла Китти и поцеловала ее в щеку – осторожно, чтобы не испортить проделанную на лице работу.
– И запах такой приятный, – прошептала я облегченно, и у меня слезы навернулись на глаза.
– Мы с тобой поладим, все будет хорошо, все пойдет как надо, – восторженно заговорила Китти, счастливо улыбаясь.
Потом, как бы в подтверждение своих намерений, она забрала у меня из рук расческу и начала работать над моими запутанными волосами. Действовала она с предельной осторожностью и ловкостью и скоро превратила мои волосы в красиво ниспадающий искрящийся водопад. Потом взяла щетку, которая, она сказала, впредь будет моей, и стала водить ею по волосам, долго проделывая какие-то только ей известные операции. Китти окунала щетку в воду, потом стряхивала лишнюю влагу, накручивала волосы на пальцы… Когда я снова взглянула на себя в зеркало, то увидела там прелестную головку – белое лоскутное личико с парой больших голубых глаз в окружении сияющих темных волос.
– Спасибо вам, – прошептала я, благодарная Китти за ее доброту и страстно желая забыть вчерашнюю пытку.
– О'кей. А теперь пошли на кухню, а потом совершим поездку, которую я обещала. Давай побыстрее шевелиться, у меня еще столько дел.
Мы вместе спустились по лестнице. Кэл уже был на кухне.
– Я поставил кипятить воду для кофе. Сегодня завтрак делаю я, – весело сообщил Кэл, не поворачивая головы, потому что жарил порции бекона с яйцом на трех отдельных сковородках. – Доброе утро, Хевен, – поприветствовал он меня, ставя сковородки на бумажные салфетки и поливая бекон горячей приправой. – Тебе что больше нравится – тосты или английские булочки? А джем какой – смородина или апельсиновый?
Но пока мы не сели за милый круглый столик, Кэл по-настоящему не имел времени взглянуть на меня. У него даже глаза расширились, когда он увидел мое лицо. На красивую прическу он и внимания не обратил.
– Боже мой, Китти, что это за безобразие – взять симпатичное лицо и раскрасить под клоуна?! Чем это ты намазала ее белым?
