Эмили Листфилд - Деяния любви
Ее голова покоилась на его простертой поперек дивана руке. Их ноги плотно переплетались. Он тронул влажный завиток волос у нее на виске. В конце концов им бы пришлось заговорить, а какой бы язык они могли подобрать? Не игривый лепет влюбленных, воображающих романтические прогулки, отпуска, приключения, – как замечательно, если бы?.. – эти смутные видения, приоткрывающие даже для самых невероятных пар сладкий, призрачный кусочек будущего. Они не могли вновь перейти на прежний язык насмешек и подначек – он звучал неубедительно без слушателей, без Энн. Не подходили и жалобы тайных любовников – моя жена меня не понимает.
Он накручивал ее прядь на указательный палец.
– Все дело в том, – произнес он, – что мы слишком похожи.
Она насторожилась. Она вовсе не считала, что похожа на него.
– Каким образом?
– Мы оба всю жизнь пытаемся доказать, что ни в ком не нуждаемся.
– Я ничем подобным не занималась, – возразила она.
Он улыбнулся.
– Конечно, занималась. Черт возьми, ты даже старалась доказать, что тебе не нужен дом.
– В противоположность Энн, которая всю жизнь пытается доказать, что у нее этот дом есть?
– Я не собираюсь обсуждать с тобой Энн, – грубо бросил он и так резко встал, что ее голова больно ударилась о подлокотник дивана.
Чье предательство было хуже? Мужа или сестры? Она сидела в сияющей ванной, ковыряя болячку на руке. Впивалась в кожу ногтями, пока из-под нее не выступили капельки крови, кожа разошлась, и тогда она вонзила ногти еще глубже, раздирая рану, расширяя ее, ища спасения в иной боли.
Она не звала его, ни разу не говорила «Приходи» или «Не приходи». Хотя множество раз собиралась, собиралась произнести и то и другое.
Она уступила ему право решать, делать шаг.
Она могла только дожидаться в своем доме, дожидаться его появления или отсутствия, желая и того и другого, страшась и того и другого. Она прислушивалась к каждому скрипу, каждому плеску на улице – он? Прислушивалась, а темнота сгущалась, и он не шел, и лишь ее пальцы непрестанно барабанили в такт ее облегчению, разочарованию и ненависти. Никогда и никогда и никогда больше.
Девять дней, ночей – ничего.
Она начала думать, что все кончено. Что она сможет заставить все это исчезнуть, вычеркнуть даже из прошлого.
В субботу днем она оставила машину на стоянке за баром «Бредлиз паб» и пошла по Мейн-стрит, придумывая себе задания, какие-нибудь надобности в покупках. Она отправилась в аптеку Фредрикса и накупила на восемнадцать долларов журналов, собираясь составить список тех, для которых ей бы понравилось писать, куда захотелось бы перейти. Она зашла в книжный магазин и купила аудиокурс, обещавший меньше чем за шесть часов научить говорить по-итальянски. Она долго стояла перед витриной зоомагазина, разглядывая длинношерстых снежно-белых котят. Однажды, еще в коллежде, она завела себе крошечного черного котенка, Мингуса, он спал, примостившись у нее на коленях, и каждое утро будил ее, вылизывая ей глаза. Но всего через месяц Мингус сбежал. Парень, с которым она тогда встречалась, понимающе пожал плечами. «Ты не того склада, чтобы держать домашних животных», – сказал он. Сейчас она с горечью обнаружила, что плачет прямо тут, на улице. Вытерев глаза рукавом пальто, подхватила свои покупки и поспешила прочь.
Она шла к своей машине, когда заметила, что из магазина скобяных товаров выходит Тед с большой зеленой лопатой для разгребания снега. Она быстро свернула в сторону, но он уже заметил ее, шел следом за ней. Она ускорила шаг. Спеша по боковому переулку, ведущему к стоянке, она ощутила его присутствие сзади.
– Сэнди!
Она обернулась, застыла, прислонившись к стене, позволив ему подойти, догнать.
Он стоял совсем рядом, упираясь лопатой в землю. Белые струйки их дыхания клубились между ними, сливались и разъединялись.
– Что тебе от меня нужно? – простонала она.
Он внезапно рассмеялся резким сухим смехом.
– Ничего.
Она не шевелилась. Наконец повернулась, начала обходить его, и тут он вдруг схватил ее за руку, привлек к себе, притянул ее губы к своему горячему рту. Отступил и оттолкнул ее.
– Иди домой, – пробормотал он и пошел по проулку назад.
Энн позвонила Сэнди в редакцию в понедельник утром.
– Где ты пропадаешь, подруга? Что это ты последнее время не заглядываешь? Девочки надеялись, ты придешь на выходной.
– Извини, я, правда, очень занята.
– Так занята, что даже не выкроишь время на ленч? Я по тебе скучаю.
– Ладно.
Они сидели друг против друга за маленьким круглым столом в задней части кафе «Джинджер бокс», перед ними стояли тарелки с чечевичной похлебкой и горячими булочками. Белая ваза с мелкими розовыми гвоздиками была отодвинута в сторону вместе с маслом, к которому они обе не притрагивались.
– Боже правый, что такое у тебя с рукой? – спросила Энн, когда Сэнди взяла бокал с водой.
– Пустяки. Обожглась. Ты же меня знаешь, повар из меня всегда был паршивый. – Она улыбнулась. – Как у тебя дела? Все в порядке? – Она смотрела на Энн, бледную, расстроенную, и с ужасом ждала ответа. Она боялась и выдать себя, боялась, что Энн заметит, что она неискренна, по ее глазам догадается – о предательстве. В ее бокале плескалась вода.
Но Энн лишь вздохнула.
– Иногда я по-настоящему завидую тебе.
– Мне? Почему?
– Потому что ты одна.
– Мне казалось, в нашем обществе об этом положено сожалеть. Знаешь, какие деньги издатели делают на книгах, где женщинам объясняют, как избежать одиночества?
Энн зачерпнула ложкой похлебку и смотрела, как она стекала обратно в миску. Похлебка была похожа на грязь.
– Я даже не знаю, что это такое – одиночество. Может, ты и была права много лет назад, когда твердила мне, что я вышла замуж слишком рано.
Сэнди смотрела в сторону, на дверь, на свою салфетку.
– Что ты такое говоришь, Энн?
– Сама не знаю, – она глянула прямо в лицо Сэнди. – Я не выношу, когда он входит в ту комнату, где нахожусь я, – проговорила она тихим хриплым шепотом. – Я не выношу, как он дышит, спит. Я только тогда уверена, что люблю его, когда волнуюсь за его жизнь. Если он очень задерживается или если слышу по радио о какой-нибудь аварии. И тогда он вдруг снова становится мне нужен, я не могу представить, как жить без него. – Она откусила от своей булочки. – Боже, хоть бы знать, что мне нужно. Как ты всегда бываешь так уверена в этом?
– Ты так считаешь?
– Ну, по крайней мере, ты всегда знала, что тебе не нужно.
– И что же это?
– То, что есть у меня, – Энн отодвинула тарелку. – Как ты считаешь, Эстелла когда-нибудь испытывала сомнения?
