Анна Богданова - Самое гордое одиночество
– Из Бурятии, – ответила я и поспешила заверить ее: – Он теперь нормальный, он вылечился, и у нас все в порядке.
– Даже так! Ты уже успела в этом убедиться? – ехидно усмехнулась она.
– Пуль, да отстань ты от нас! Лучше на себя посмотри! Связалась с каким-то патологоанатомом! Мне бы с ним в кровать даже ложиться страшно было! – заявила Икки.
– Дремучая ты! Я ведь замуж за него не собираюсь выходить!
– А мы тоже с Алексеем пожениться решили, – ляпнула я.
– Ну ты, Машка, дура!
– Сама такая!
– Ой! Делайте вы что хотите, только потом не плачьтесь и ко мне со своими женскими проблемами не обращайтесь, – насупилась Пулька.
– Маш, а где твоя бабушка? Может, сходить за ней?
– Нет, Икки, я не пойду в логово Зожор! Я в их присутствии никогда бабушку не навещала и сейчас не собираюсь нарушать это правило! Они меня на дух не переносят, да и мне их любить не за что! Сейчас выйдет. Двенадцати-то еще нет.
– Что-то Анжела опять опаздывает, да и Адочки не видать, – заметила Икки. – Пойдемте обратно, а то они приедут – нас нет, развернутся и обратно уедут.
– А вы помните, какое сегодня число? – прошипела Пушинка.
– Пятое апреля, – я в этом не сомневалась.
– И это не вызывает у вас никаких ассоциаций?
– А в чем, собственно, дело? – в один голос спросили мы с Икки.
– У твоей сестры, Маша, сегодня в 15.00 открывается выставка весенне-летней коллекции, – ядовито выговорила она и показала свой пригласительный билет.
– Черт! Я совсем забыла! – воскликнула я, ударив себя кулаком по лбу. – Как же хорошо, Пулька, что ты напомнила! А то очень бы получилось неудобно! – Я с головой погрузилась в океан любви, оставив все важные мысли на его поверхности!
– Смотрите, Огурцова идет! – воскликнула Икки и от удивления ткнула указательным пальцем в воздух.
Действительно, к нам приближалась будущая мать-героиня. Она почти бежала, раскачиваясь от своего бремени из стороны в сторону, а за ней следом, буквально наступая на пятки, несся рослый чернобровый детина в темно-зеленой куртке и все пытался схватить Огурцову за руку, но она со злобой и ненавистью выдергивала руку, гордо вскидывая при этом голову и ускоряя шаг.
– Отстань от меня! Оставь меня! Тиран! Ирод! Негодяй! – кричала она. Подойдя совсем близко к нам, она вдруг развернулась к отцу своих детей и прогремела: – Никогда! Слышишь, никогда я не выйду за тебя замуж! А теперь иди отсюда! Тоже мне! Навязался на мою голову!
– Михаил, Анжела, что случилось-то? – спросила я, когда они, не замечая ничего и никого, тараном врезались в наш кружок.
– Здравствуйте, девочки! – деловито поприветствовала нас Анжела, а когда заметила Лугова, Черпакова и Кронского, глаза ее округлились, и она тупо спросила: – А это кто?
Мы наперебой принялись знакомить своих ухажеров с Анжелой и Михаилом.
– Понятно, – сказала Анжелка, но, судя по ее виду, она ничего не поняла. – Вот этот деспот, – она с силой ткнула в Михаила большим пальцем, – притащился сегодня ко мне рано утром и увязался за мной! Всю дорогу не могла от него отцепиться! Требует восстановления отношений! Фиг тебе на постном масле, а не отношения! – Огурцова категорично повернулась к нему спиной, не видя, как во двор въехала длиннющая, словно автобус, неповоротливая машина цвета слоновой кости и остановилась рядом с «Ауди» Кронского. Дверца открылась, и из гигантского автомобиля выпрыгнуло существо мандаринового оттенка в ярко-лимонном вязаном пальтишке, желтых сапожках на шнуровке и цыплячьего оттенка бейсболке с двумя дырками для ушей и залилось громким, призывным лаем. Затем, вся в шафрановом облачении, выпорхнула Адочка, огляделась по сторонам и, увидев нас, так интенсивно замахала рукой, что казалось, та вот-вот оторвется. Мстислав Ярославович подскочил к невесте, развел руками и с досадой покачал головой – не успел, мол, ручку подать!
– Адочка! Мы все поздравляем тебя с сегодняшним открытием выставки! – крикнула я, боясь, что Пулька опередит меня и скажет это раньше.
– Вы помните?! – радостно воскликнула кузина. – А я специально тебе позавчера ничего о выставке не сказала! Думаю: вспомнит кто-нибудь или нет? Вспомнили! Вспомнили! Вспомнили! Вспомнили!
И тут из подъезда вылетела вся какая-то возбужденная и, можно было бы сказать, взлохмаченная, если бы на голове у нее не красовались четыре больших бигуди, Петрыжкина, одетая, несмотря на холод, в свой неизменный длинный халат с запахом с яркими желтыми, зелеными и красными розами, купленный давным-давно на вьетнамском рынке, и в тапочки с массивными бульдожьими мордами. Халат то и дело распахивался на ветру, обнажая жилистые Зинаидины ноги. За ней на улицу высыпали все остальные члены партии «Золотого песка», в том числе и Карп Игоревич с накрашенными тушью бровями и ресницами. Огурцова, увидев его, метнула на меня злобный взгляд и отвернулась.
– Скорее, скорее стелите дорожку! Вера Петровна уже спускается! – громоподобно провозгласила Петрыжкина. Полосатую ковровую дорожку, какие часто встречаются в деревенских домах и которая была свидетельницей торжественного вступления коренной москвички в лидеры партии пенсионеров, кое-как постелили. Дверь распахнулась, и на свет божий выплыла Мисс Бесконечность, одетая в драповое пальто с обтяжными пуговицами, на которое она много лет назад посадила пятно вишневым вареньем, из-за чего, собственно, оно и было перекрашено из белого в черное; на распухшие ноги коренная москвичка умудрилась натянуть войлочные ботики, боковые «молнии» которых ей все же не удалось застегнуть. На голове была престранным образом повязана допотопная прабабушкина шаль в коричнево-бежевую крупную клетку – концы ее не торчали впереди (под подбородком) и не обматывали шею, а скрещивались на груди, уходя на поясницу, и где-то на спине завязывались крепким узлом – именно так носили подобные шали в середине прошлого столетия, когда зимой стояли трескучие сорокаградусные морозы.
За будущей монахиней на пороге появились, неся в руках тюки с вещами, любимый сын Жорик с дурацкими усами щеточкой и радостная Гузка в приталенном грязно-болотном пальто с засаленными рукавами.
– Вера Петровна! Уважаемая! Вы покидаете нас! Так дайте напоследок нашей партии ценный совет на будущее! – заплевался Рожков, держа наготове исписанный блокнот и гелиевую ручку.
– Други мои! – торжественно, чуть дрогнувшим голосом начала Мисс Бесконечность. – Да! Я покидаю вас! Живите мирно, молитесь богу, ходите в храм по воскресеньям, исповедуйтесь, причащайтесь, подавайте милостыню!
– А что насчет партии? – выкрикнул Карп Игоревич.
– Касательно «Золотого песка»? – поддержал его Амур Александрович.
