Свет твоих глаз (СИ) - Лактысева Лека

― А ты уже закончила с ужином?

― Да. Только мясной пирог в духовке доходит, но мы успеем.

В результате я все же настоял, чтобы Ника помогла мне принять полноценный душ: надевать чистое белье на несвежее тело было противно.

Родители приехали как по расписанию: к семи. Скрыть от них повязку на глазах было невозможно, так что новость о том, что я окончательно потерял зрение, замолчать не удалось даже на время ужина.

Не знаю, чего это стоило отцу и маме Вике, но стенать и плакать надо мной они не стали. Поужинали, делясь своими новостями. Согласились, что я правильно поступил, уйдя с поста генерального директора. Расспросили о визите доктора Слепнева и его прогнозах.

После ужина Ника стала собираться на прогулку с Найджелом. Отец пошел вместе с ней, а мама Вика осталась со мной. Заодно взялась прибирать вместо Ники на кухне.

― Ты тут хозяйничаешь, как у себя дома, ― мимоходом заметил я.

― Так не первый раз, ― с легким вздохом отозвалась мама.

― В смысле? ― не понял я.

― С того вечера, как ты заболел, мы каждый вечер приезжали. Нике одной по вечерам гулять опасно. Найджел ― тот еще защитник. Так что папа с твоей женой на улицу шли, а я возле тебя оставалась, присматривала…

― Мама… ― протянул я с упреком. Потом подумал и добавил. ― Спасибо.

― Мы любим тебя, сын, что бы там себе не придумал. И гордимся тобой. ― Виктория подошла, обняла меня за плечи.

Я потерся щекой о ее щеку, погладил и поцеловал ее пальцы. Слов не было. В носу щипало от щемящего чувства любви, благодарности и вины. Какой же я все-таки чурбан! Столько лет отталкивал родителей, и только сегодня узнал, что делал им больно вот этим своим отношением.

― Я тоже люблю тебя… и папу, ― выдавил хрипло.

Руки мамы Вики обняли меня еще чуть-чуть сильнее.

― Знаем, сынок. Мы никогда в этом не сомневались!

42. Вероника. На грани

Первая радость пополам с облегчением оттого, что муж пережил грипп и пошел на поправку, быстро сменилась озабоченностью и тайной скорбью, которую я старалась скрывать даже от себя. Эд потерял зрение. Полностью. Единственное, что различал ― это яркие источники света.

Меня не смущало, что придется оставить работу, на которую я только-только устроилась. Не казалось трудным заботиться о нем чуть больше, чем я привыкла. Я горевала о том, что сам Эд выпал из привычной ему насыщенной, полной задач и свершений жизни. Опасалась, что вынужденное безделье и полная зависимость от окружающих станут для него нелегким испытанием.

Даже пожилым людям, выходящим на пенсию, бывает непросто привыкнуть к тому, что их общественная жизнь и значимость сводятся к минимуму. Что же тогда говорить о молодом, талантливом, полном сил мужчине, который привык руководить целым предприятием?

Первые пару-тройку дней, пока утрясались разные юридические и рабочие вопросы, Эдуард держался, оставался собранным и деловитым. Почти таким же энергичным, как до болезни. Однако настал день, когда вся огромная махина бизнеса спокойно покатилась по давно проложенным рельсам под руководством нового генерального директора. День, когда с утра и до обеда на смартфон мужа не поступило ни одного рабочего звонка. Эд напрасно держал трубку под рукой. Слонялся, как потерянный, между креслом в кабинете и диваном в гостиной. И то, и другое он уже приспособился находить без моей помощи. Впрочем, как и другую мебель и даже лестницу и комнаты, в которых бывал чаще всего.

Когда я сказала, что пора ехать на лечение ― Эд сначала оживился, а потом скис.

― Что-то пока улучшений не заметно, ― проворчал, морщась.

В его ворчании мне послышались жалобные нотки.

― Тебе доктор Слепнев десять уколов прописал, а мы еще только половину сделали, ― напомнила осторожно. ― Может, когда пройдешь весь курс…

― Ладно, убедила. Постараюсь набраться терпения. ― Эдуард послушно пошел вслед за мной наверх: переодеваться.

Я, было, обрадовалась легкой победе. Как выяснилось через пару часов ― обрадовалась зря. Мы вернулись из больницы, пообедали, и Эд ушел к себе в кабинет. Уселся за стол, включил компьютер, с помощью голосового управления начал искать и слушать новости, финансовые обзоры, биржевые сводки. Мне казалось, что ему это нужно, что он анализирует то, что узнал, продумывает какие-то планы… Я даже старалась не отвлекать его без надобности, и только в семь вечера рискнула нарушить его уединение: позвала ужинать.

― Ешь без меня. Аппетита нет, ― буркнул муж.

― Уверен?

― Я что ― недостаточно ясно выразился?! ― зарычал Эд.

― Ладно… проснется аппетит ― скажи. Можно и позже поесть.

Я вернулась в кухню, села за стол ― впервые одна. С трудом затолкала в себя половину картофелины и пару помидоров черри. Ужинать без мужа не хотелось, а его злобное рычание разбудило во мне воспоминания о первом муже. Мне ужасно не нравилось сравнивать Жабича со Скворцовым, но безжалостная память без спросу подкидывала сцены из прошлого. Те, в которых на меня вот так же рычали, ругали приготовленные мной блюда, спускали их в унитаз…

Нет! Эд ― не такой! Он никогда не позволит себе того, что позволял Жабич!

Я очень хотела и искренне старалась в это поверить. Убеждала себя, что просто у Эда сейчас стресс, что ему нужно время, чтобы привыкнуть, приспособиться к новой жизни, и все же… Где-то в глубине души поселился страх ― страх, что все повторится.

― Эд, пора выгуливать Найджела, ― позвала я Скворцова, промучившись четверть часа и решив, что нет смысла заталкивать в себя еду через не могу.

― А что ― отец не приедет? ― Эдуард сидел в темноте перед уснувшим компьютером и даже не пытался куда-то пойти и что-либо сделать.

― Нет, у него сегодня свои дела. И Виктория тоже с ним…

― Значит, сама погуляешь, ― равнодушно бросил муж.

Я онемела от грубости и молча вышла. За себя я не боялась. В конце концов, со мной будет крупный пес. Страшно было оставлять Эда. Но, как назло, у Тимофея стояло очередное дежурство, а Евдоким и Виктория действительно отправились на какое-то мероприятие. Сказав себе, что Эд ― не маленький ребенок и уж как-нибудь переживет мое недолгое отсутствие, я собралась, позвала Найджела и ушла в ночь.

Бродила с парнем по парку и ругала себя за самонадеянность: это ведь я сказала маме Вике, что они с Евдокимом Николаевичем могут спокойно отправляться по своим делам. Заверила, что мы с Эдом выведем собаку сами. Даже взялась утверждать, что мужу будет полезно подвигаться, проветриться перед сном. Вот как теперь признаваться этим милым и любящим людям, что мой план потерпел крушение?

Да и вообще! Эдуарду в самом деле следует хоть иногда вставать со своего кресла, отрываться от компьютера и мрачных мыслей! Я буду не я, если не придумаю, как этого добиться! И, кстати, у меня есть тайное оружие: Тамара. Она ― психолог. Уж, наверное, сможет чего-нибудь посоветовать… Подожду пару-тройку дней и, если ничего не изменится ― пожалуюсь ей и попрошу подсказки.

Немного утешив себя этой мыслью, с прогулки я возвращалась в более-менее бодром настроении. Войдя в квартиру, первым делом заглянула в кабинет ― убедиться, что с мужем все в порядке.

Скворцов по-прежнему сидел в кресле у рабочего стола.

― Мы вернулись! ― объявила я.

― Угу, слышу. Лапы Найджелу помыла?

― Уже бегу…

Помыв и покормив парня, я снова заглянула к мужу:

― Эд, может, посидишь со мной в гостиной? Можем какой-нибудь музыкальный канал включить…

― Займись чем-нибудь без меня, Ника. Мне как-то не до музыки! ― рыкнул Скворцов.

Разговаривать с ним в таком тоне я была не готова, поэтому снова сбежала. Взяла планшет, устроилась на диване в гостиной и долго-долго серфила в сети, изучала сначала русские, а потом англоязычные сайты и форумы, читала статьи о том, как помочь человеку, оказавшемуся в ситуации полной изоляции от общества.