Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей
– Хочешь подержать ее, мам? – спросила Жозефина. Роза со слезами на глазах кивнула. Подошла поближе, встала рядом с дочерью, и та протянула ей спящего младенца. Роза приняла у нее дитя, мгновенно вспомнив, какое это естественное чувство – держать крохотное существо и ощущать его как часть себя, часть всего самого любимого. Она почувствовала потребность защитить эту кроху – потребность такую же мощную, как и тогда, когда в первый раз взяла на руки собственного ребенка.
Роза смотрела на свою внучку и видела одновременно прошлое и будущее. Когда малышка открыла глаза, Роза ахнула. На какой-то миг ей показалось – она готова была поклясться, – что в глазах новорожденной сквозит непостижимая древняя мудрость. А потом это чувство прошло, и Роза поняла, что ей просто померещилось. Она немного покачала крошку, понимая, что уже любит ее. И снова стала молиться, чтобы ей хватило сил все делать правильно и на этот раз ничего не испортить.
– Я надеюсь… – шепнула Роза еле слышно, не спуская с девочки глаз.
Она не знала, как закончить фразу, потому что не знала, на что ей надеяться. Ей хотелось пожелать малютке миллион всевозможных вещей, миллион самых разных прекрасных вещей, которых у нее самой никогда не было. Для этой девочки Роза надеялась на всё.
– Солнышко, ты еще не думала, как назовешь ее? – спросил Тед. Роза подняла голову и поймала странный взгляд дочери. Потом на лице Жозефины медленно проступила радостная улыбка.
– Уже придумала, – сказала Жозефина. – Я назову ее Хоуп. Надежда.
Глава 20
К вечеру среды Анни проверила больше сотни номеров по своему списку, но так и не вышла на след бабушкиного Жакоба Леви. Во мне крепнет уверенность, что мы гоняемся за призраком. Я беру с десяток номеров жителей Западного побережья и обзваниваю их, когда Анни отправляется спать, но и мне везет не больше. Никто из тех, с кем я говорю, слыхом не слыхивал о Жакобе Леви, выходце из Франции, прибывшем сюда в 1940-е или 1950-е годы. Даже поиск по он-лайн-списку иммигрантов, проходивших в то время через приемный пункт на острове Эллис, ничего не дает.
На следующее утро Анни заскакивает в кондитерскую незадолго до шести – я как раз добавляю в сладкое тесто сушеную клюкву, кусочки белого шоколада и макадамии – австралийского ореха. Вид у моей дочери таинственный и торжественный – Нам нужно еще кое-что сделать, – объявляет она, бросая рюкзак на пол. Он приземляется с таким грохотом, что я вздрагиваю и невольно задумываюсь, не грозит ли ребенку искривление позвоночника из-за груды учебников, которые она каждый день на себе таскает.
– Ты имеешь в виду Жакоба Леви? – уточняю я. И поспешно добавляю: – Может, начнешь вынимать размороженную выпечку, а? Я что-то немного закрутилась, не успеваю.
Анни безропотно кивает и отправляется к раковине мыть руки.
– Ага, я насчет Жакоба, – продолжает она и, вытерев руки маленьким синим полотенцем, поворачивается ко мне. – Нам надо получше подумать, как его искать.
Я вздыхаю.
– Анни, ты же понимаешь, может оказаться, что разыскать его вообще невозможно.
Она закатывает глаза.
– Ну, у тебя как всегда, сплошной пессимизм.
– Да я просто стараюсь трезво смотреть на вещи. – Я наблюдаю, как Анни аккуратно выгружает полумесяцы из пластикового контейнера. Она снимает с каждого обертку из вощеной бумаги и раскладывает на подносе.
– А мне кажется, если мы хотим его найти, то должны вести расследование поактивнее.
– Расследование? – переспрашиваю я осторожно, удивленно подняв брови.
Девочка кивает, не обращая внимания на скептические нотки в моем голосе.
– Ага. Просто звонить людям мало, это не помогает. Мы должны, типа, начать работать с документами или что-то вроде того. Раз на острове Эллиса его не оказалось, надо смотреть в других местах – как-то же он сюда попал?
– С какими документами? Анни смотрит на меня в упор.
– Я не знаю. Ты же у нас взрослая. Я не могу делать все сама.
Она бережно выносит в кафе поднос с полумесяцами и, вернувшись через минуту, начинает выкладывать кусочки пахлавы на кружочки вощеной бумаги.
– Я просто не хочу, чтобы тебя постигло разочарование, – в который уже раз завожу я, дождавшись возвращения Анни на кухню.
Она пронзает меня убийственным взглядом.
– Это твой способ избежать неприятностей, – заявляет она. – Ты не хочешь этим заниматься, боишься огорчиться. – Анни бросает взгляд на часы. – Уже шесть. Пошла открывать.
Я провожаю ее взглядом. А что, может, она права? Но как же так получилось, что она лучше меня разбирается в жизни?
Я слышу, как она здоровается с кем-то в дверях, и иду к выходу, чтобы начать новый день, улыбаясь клиентам и притворяясь, что на всем свете нет для меня более важного занятия, чем упаковывать для них пирожные.
Едва выглянув из кухни, я с удивлением обнаруживаю в кафе Гэвина, который рассматривает уже разложенную на витрине выпечку. Сегодня он одет не так, как обычно, более официально: в брюках и светло-голубой сорочке. Анни вовсю его обслуживает, укладывая в коробку кусочки пахлавы.
– Привет! – здороваюсь я. – Ты сегодня такой нарядный. И едва выговорив, чувствую, что сморозила глупость. Но Гэвин только улыбается и отвечает:
– Я взял выходной. Собираюсь съездить в дом престарелых в Норт-Шор. Вот и забежал за вашими штучками, хочу угостить тамошних обитателей. Я им больше нравлюсь, когда привожу что-нибудь вкусненькое.
Я от души смеюсь.
– Уверена, они тебя любят и с гостинцами и без. Анни шумно вздыхает, как бы напоминая нам, что она все еще здесь. Мы оба поворачиваемся к ней, и она протягивает Гэвину коробку с пирожными, которую, пока мы болтали, перевязала белой лентой с красивым бантиком.
– Ну что, Анни, – обращается к ней Гэвин. – Как дела с поисками Жакоба Леви?
– Неважно, – неохотно признаётся Анни. – Никто о нем ничего не знает.
– Ты продолжаешь звонить людям по своему списку?
– Уже пару сотен проверила, – вздыхает Анни.
– Ого. Я вот думаю, а нет ли другого способа его поискать? Лицо у Анни светлеет.
– А какого?
Гэвин пожимает плечами.
– Ну, не знаю. А дата его рождения известна? Можно попробовать поискать его в Интернете по дате рождения.
Анни восторженно машет руками.
– Точно. Хорошая идея… – Я жду, что она поблагодарит Гэвина, но вместо этого слышу, как она выпаливает: – А вы, значит, типа, иудей?
– Анни! – вспыхиваю я. – Это невежливо.
– Вовсе нет, – отрезает Анни. – Я просто спросила.
