Тони Парсонс - В краю солнца
Я наполнил легкие воздухом. Вода была спокойной, теплой и настолько прозрачной, что я отчетливо видел косяк ярко–желтых рыбок, скользящий у самого песчаного дна.
Я поплыл к берегу.
Дом, подумал я, и в моем сердце больше не осталось места для других мыслей.
Дом.
32
Мы жили в доме на зеленом холме, который возвышается над пляжем Най — Янг.
Наш дом стоял в конце дороги из утрамбованного желтого песка. В сентябре–октябре, когда начался сезон дождей, дорога потемнела и стала грязно–золотистой. Дом почти опустел. Наши немногочисленные вещи уже отправились в Англию, и мы вскоре собирались последовать за ними. Малыш должен был родиться зимой, уже в Лондоне.
От постоянных дождей проселочные грунтовки превратились в грязное месиво, а на шоссе стало скользко и опасно. На дороге, ведущей вдоль Най — Янга, вода доходила иногда до щиколоток. И все же я любил сезон дождей — любил за его дикую красоту.
Заслышав рокотание грома, я выходил на порог сарая, где ремонтировал «Роял Энфилд», и наблюдал, как раскалывают небо сверкающие зигзаги молний.
Несмотря на дожди, дела на пляже шли своим чередом. Ярко освещенные лавки, где предлагали все, от массажа ног до прогулок на слонах, и пляжные рестораны, продающие рыбу, которая еще утром плавала в Андаманском море, никогда не закрывались. Порой ливень застигал жителей Най — Янга врасплох, и тогда они бежали в поисках укрытия. Но жизнь на пляже не останавливалась ни на минуту. Занятие находилось всегда: работа, еда, дела по дому. Как обычно, по ночам по пляжу бродили маленькие дети, которым давно пора было спать, и их серьезные карие глаза блестели в темноте. Как обычно, казалось, что дети ничьи и одновременно всеобщие — я ни разу не видел, чтобы с кем–нибудь из них что–то случилось. Най — Янг — прекрасное место. Повезло тем, кто здесь вырос или, как Рори с Кивой, провел часть своего детства.
К концу сезона дождей я уже не мог вспомнить, когда в последний раз слышал, как в густом прибрежном лесу с веток падают капли. Я то и дело выходил из сарая и смотрел на горизонт, где сверкали последние вспышки молний.
Часто на веранде соседнего дома я видел господина Ботена, своего соседа и друга. Он стоял и наблюдал, как белые всполохи рассекают чернильное, иссиня–черное небо. Так как я уважал его мнение на этот счет и не верил прогнозам погоды, которые на нашем острове сбывались и не сбывались с одинаковой вероятностью, я спрашивал старого рыбака, будет ли сегодня гроза.
Какое–то время господин Ботен размышлял, задумчиво созерцая далекие вспышки молний и наморщив от напряжения лицо, черты которого раньше казались мне скорее китайскими, чем тайскими, а теперь стали для меня просто его чертами. Наконец, прежде чем вернуться к работе, отдыху или еде, господин Ботен выносил вердикт:
— Дождя не было со вчерашнего дня.
На острове Сирай появился магазин сувениров.
Вернее, не магазин, а просто прилавок под жестяным навесом посреди ведущей через деревню дороги, однако Рори с Кивой относились к нему как к настоящему магазину. Они весело болтали, пересчитывая несколько батов, которые нашлись у них в карманах джинсов, и разглядывали товары.
В лавке продавались красивые сувениры наподобие музыки ветра — целые композиции, созданные из сотен ракушек, искусно и замысловато сделанные, плод многих часов работы. Каждая ракушка была отобрана за особую форму или раскраску, и все они свисали с половинки кокосового ореха на тонких веревочках, издавая легкий звон, похожий на вздохи моря. Стоили они совсем дешево. Рори с Кивой купили себе по одному колокольчику, и старая продавщица принялась осторожно укладывать ракушки в ореховую скорлупу. Тесс с улыбкой посмотрела на меня, и мне показалось, что я знаю, о чем она думает. В Лондоне музыка ветра с острова Сирай будет висеть у детей в спальне, где ветер никогда ее не потревожит.
В деревне морских цыган ничего не изменилось: те же хибары на сваях, тот же усыпанный мусором пляж и качающиеся на волнах старые длиннохвостые лодки. Несколько мужчин на берегу чинили огромные клетки, с помощью которых ловили рыбу. Остальные жители спали. И у каждого в волосах блестела золотистая прядь, словно свидетельство того, что чао–лей принадлежали к другому народу, другому месту и к другому времени.
Мы были здесь единственными чужаками, и я невольно задумался, вернемся ли мы сюда когда–нибудь. Может, вернутся Кива и Рори, вместе или в одиночку, совсем уже большие, подростки с рюкзаками за спиной и целым свободным годом впереди, или еще старше, с супругами, а то и с детьми — вернутся, чтобы показать им и вспомнить самим:
«Когда–то мы здесь жили».
В дверном проеме одной из хибарок появилась Кай с обычной застенчиво–добродушной улыбкой на лице. Она приветственно подняла одну руку, а другой смущенно потерла живот, в котором рос ребенок. Кай медленно и тяжело спустилась к нам по лестнице. Они с Тесс засмеялись и обнялись, и между ними произошло нечто, понятное только обеим женщинам и детям, растущим у них внутри.
Я поднял взгляд на хибару и увидел непроницаемое лицо двоюродного брата Кай, который тут же скрылся в темноте.
— Вот, — сказала Тесс и протянула девушке что–то.
На ладони у нее блестело обручальное кольцо. Кай взяла его, покрутила в луче солнца и улыбнулась, словно разглядывая красивую ракушку, но не надела. Да мы этого и не ждали.
По лестнице опрометью, будто пожарный на вызов, соскользнул на землю Чатри. Он очень спешил и хотел, чтобы мы это заметили. Дети звали его поиграть на пляж, но для Чатри с играми было покончено.
— Я теперь рыбак, — объявил он и постучал себя кулаком в грудь. — Тетя умерла, и дядя снова выходит в море.
— Круто! — сказала Кива.
— Чатри, — обратилась к нему Тесс, — мы скоро уезжаем обратно в Лондон. Мы приехали попрощаться.
Он небрежно кивнул, как будто в ответ на замечание о погоде.
— В конце концов все возвращаются домой, — заметил Чатри.
Тесс притянула мальчика к себе. Он порывисто ответил на ее объятия, затем вырвался и побежал на берег. Дети бросились его догонять. Я посмотрел на жену, которая все еще держала Кай за руку, словно боялась ее отпустить, и пошел вслед за ними.
В одной из лодок сидел старик. Я узнал в нем дядю Кай и Чатри, который молча смотрел, как умирает его жена, а потом так же молча наблюдал, как выходит замуж племянница.
Теперь я наконец–то услышал его голос. Когда Чатри сошел с берега и зашлепал по воде к обшарпанной деревянной лодке, старик что–то отрывисто ему приказал. Мальчик забрался в лодку, а мои дети остановились на песке, держа в руках половинки кокосового ореха, в которых лежали подвески из ракушек.
![Вероника Мелан - Чейзер [litres]](/uploads/posts/books/484/484.jpg)
