Татьяна Алюшина - Девушка с проблемами
— Кто еще?
— Никто, — огрызнулась Сашка, — знал только Герман Александрович, но он умер!
— Он мог кому-то сказать?
— Исключено! Что ты орешь на меня?! — проорала в ответ она.
— Я не ору! Я спрашиваю! — орал-таки Иван.
Полез в карман, достал сигареты, раздраженными движениями открыл окно и прикурил.
— Рука болит? — спросил неожиданно.
— Болит! У меня уже все болит! — пожаловалась агрессивно Сашка.
Он выбросил сигарету щелчком, не докурив и до половины, завел машину и не спеша двинулся вперед, вливаясь в поток.
— Те листы, что ты просматривала, твои? — уже спокойнее, без крика, но напряженно спросил.
— Мои.
— Как они могли попасть к Митрохину?
— Если я правильно поняла, самих листов у него не было, только фотографии.
— Да. Где и как он мог их переснять?
— Только один вариант — в кабинете Германа Александровича.
— Все? Сань, он мог переснять все листы и формулу конечного продукта? — строго допрашивал Гуров.
— Нет. Я получила синтез случайно, — понимая всю серьезность его вопросов, перестала вредничать она и объяснила: — Ну не совсем случайно, но работала я над другой задачей. Когда поняла, что немного не туда уехала и что может получиться в результате, увлеклась и доделала. Это описание симптоматики и действия на человека предполагаемое, никаких, естественно, исследований на человеческий организм не проводилось, только на мышках. Я описала ожидаемую реакцию на основании других исследований.
— «Раздвоение личности и осознание себя в обоих состояниях одновременно: в действительности подавляемая личность, и в нереальности — доминирующая личность. Нереальность является более яркой, с любыми вариантами проявления подсознательного индивидуального скрытого и подавляемого человеком комплекса, стремления. Достижение безмерной радости, эйфории, гиперудовлетворения, полного физического ощущения свершаемых в нереальности действий». Правильно цитирую?
— Правильно. Хорошая память.
— «Мгновенное привыкание к препарату и длительное, многочасовое воздействие». И это только небольшие цитаты! Ты понимаешь, что за такой продукт тебя на том свете откопают?! — почти кричал от возмущения Гуров.
— А нечего копать! — проорала Сашка в ответ.
Вдохнула, выдохнула, успокаиваясь, взяла себя в руки.
— Я рассказала Герману Александровичу, принесла ему описание и первую часть эксперимента. Как раз в это время Митрохин уж очень активно стал что-то вынюхивать, соваться везде, мы все, не сговариваясь, прятали от него записи, даже реактивы, он все время отирался возле Кохнера, как я понимаю, готовился к увольнению, крал все, что мог, особенно чужие работы. Но ведь никто и подумать не мог, до какой степени шпионства он дойдет! На следующий день я пришла к Кохнеру со второй половиной описания синтеза, с конечной формулой. Он при мне просмотрел, похвалил, напомнил, что я талантлива, и спросил, что собираюсь с этим делать. Я ответила — уничтожить. Он согласился, снова похвалил, напомнив помалкивать. Сказал: оставь вот эту интересную находку и эту, пригодится. Я оставила — в голове! И тут же при нем в тигле сожгла все бумаги, а реактивы я раньше все нейтрализовала, уничтожила! Все!
— Черновики, промежуточные рабочие записи? — строго спросил Гуров.
— В журнале исследования только те, что были в начале эксперимента, ну а когда я пошла дальше, уже ничего не записывала. Нет ничего!
— Есть, у тебя в голове! — не согласился он.
— И что? Ты хочешь меня предложить использовать родной конторе?!
— Саш, давай без бреда! Лады?
— Давай! А ты что пристал? Орешь, как скаженный!
— Испугался за тебя! — продолжать орать Иван.
— С чего бы? — не поверила Сашка.
— С того бы! — огрызнулся он. — Приехали! Идем, я тебя до квартиры доведу!
— Я инвалид?
— Нет! Я джентльмен!
— Что-то я не замечала, Ванечка!
— Значит, плохо смотрела! Идем!
«Ну, дамочка! — и восхищался, и возмущался он. — Самого Бура провела, и меня, и этого Михаила Львовича! Не баба, а разведчик какой-то!»
Иван все не мог никак успокоиться, проводив ее до двери, чмокнул в щечку, сказал «пока!» и всю обратную дорогу обдумывал услышанное. И поражался себе — с чего бы?
Нечто такое он от нее и ожидал, не сомневался ни на грамм, что держит она туза козырного припрятанным в рукаве! Так чего завелся-то?
А вот все того же!!
Он чувствовал ноющую, не дающую покоя вину за то, что ранил ее, хотя не должен был!
Он уловил, увидел тот момент, когда Юрик переступил черту. Да все увидели и поняли, что он впал в истерическую прострацию, когда у человека отключается разум и работает только панический, все подавляющий страх и ощущение безысходности — это кранты! Он перестал ориентироваться и соображать, мог просто пальнуть в нее! Видели все, но самая удобная позиция была у Ивана. В лоб не попасть, Юрик не высовывал головы из-за Сашки. Иван не прострелил бы ей руку, задел бы, царапнув, но Юрик чуть-чуть сместился в момент выстрела, и Иван с ужасом представлял себе, что было бы, сместись он сильнее!
Но — удивление, раздражение и чувство вины являлись следствием, а не причиной.
С причиной все было понятно до прозрачности и мутно, как у черта в пруду!
Он не знал, что дальше!
Что ему с ней делать!
Она знала его и о нем, как не знала ни одна женщина! Она не давала ему спуску и не уступала ни в чем! Она рассуждала, язвила, говорила, балагурила с ним на равных. Раздражала своим аналитическим умом и восхищала. Она отдавалась ему так, что он чувствовал — на нем и их слиянии, здесь, сейчас, в эту минуту, заканчивается жизнь — вся, без сомнений и остатка. Она вывернула его наизнанку и была единственной, кто мог его достать конкретно, то и дело доводя до каления! И заставила смеяться так, как он уже давно позабыл, и ощущать себя живым, свободным!
«И что теперь делать с Александрой Владимировной Романовой, доктором наук, успешным предпринимателем, да еще создательницей нового наркотика? Отпустить? Отвалить в сторону — вроде поводов встречаться больше не имеется? Даже официальных — все протоколы она будет подписывать с ребятами из наркоотдела!»
Что ему, Ивану Гурову, делать с Александрой Романовой? А?
Неделю спустя Александра сидела в кафе, с удовольствием потягивая капучино и без удовольствия просматривая бумаги. Она сбежала из офиса от кондиционеров, хорошей, но не освоившейся еще новой секретарши, от Филимонова, который собирался отбыть с семьей в отпуск и все время съезжал с обсуждаемых рабочих моментов на ожидаемый отпускной кайф.
