Роберта Джеллис - Вересковый рай
Ко всему прочему, Элинор и Рианнон получили известие от Саймона, что они с Адамом отправились в Уоллингфорд повидаться с Корнуоллом. Необходимость этой поездки, казалось, только подтверждала новость Уолтера: Генрих не отдаст Аск, и, если Ричард Маршал придет лично потребовать этого, намерен арестовать его как мятежника и заключить в тюрьму. Это, конечно, было драматизированным обобщением Уолтером тех слухов, которые распространялись по Оксфорду. Положение оказалось еще хуже, чем ожидали Иэн и Джеффри: они предполагали, что Генрих все-таки простит Ричарда за сдачу Аска и будущее хорошее поведение.
Худшие опасения подтвердились, когда Адам и Саймон вернулись на следующий день из Уоллингфорда. Корнуолл принял их с удовольствием, радуясь двум новым парам сочувствующих ушей, в которые он мог излить свой гнев и раздражение. Он больше никогда не будет иметь дело со своим братом, вопил он, никаких! Как может честный человек жить в такой обстановке? – спрашивал он. Он был зажат между клятвой, которую принес Генриху, а кровные узы делали эту клятву еще более священной, и теми позорными действиями, которые, как он чувствовал, собирался предпринять Генрих. Он сам не принимал участия в подписании перемирия, но не мог не видеть, как его брат бесчестит его. Ричард чувствует себя настолько опозоренным и так взбешен, что, если он снова встретится с Генрихом, то вцепится тому в глотку и задушит его.
Даже Саймон с Адамом побелели при этих словах, хотя понимали, что они означают скорее плохое настроение, чем плохие намерения. Все были бы более чем счастливы обменять Генриха на Ричарда, но не с кровью брата на руках и на совести. В королевстве многие люди денно и нощно молились о смерти короля по любой причине – но только не через братоубийство.
В целом, визит оказался полезным. Ричард выговорился, обуздал свой нрав и попросил гостей остаться на ночь. Они охотно согласились, еще больше желая услышать, что скажет Корнуолл в спокойной обстановке, чем в гневе. В Оксфорд был отправлен гонец с сообщением семье, что Саймон и Адам останутся погостить и вернутся к обеду на следующий день. За завтраком они обсудили создавшееся положение с поутихшим Ричардом уже более внятно, но, к сожалению, ничего нового он не сказал. Он и кричал на своего брата, и умолял на коленях, но все было тщетно, и больше ничем помочь Пемброку он был не в состоянии. Единственное, что он мог, – это полностью отказаться принимать участие в каких-либо будущих действиях против Пемброка, что бы тот ни натворил.
– Мне стыдно, – сказал он, и глаза его сверкали от негодования. – Потому что Ричард Маршал – хороший человек, и то, чего он добивается, – справедливо. Но я не могу поднять руку на своего брата, не могу!
– Разумеется, нет! – в унисон воскликнули Саймон и Адам.
Политические последствия этого шага оказались бы ужасными. Их восклицание было в большей степени эмоциональным, их бессознательно отталкивала подобная идея. Фундаментом самой жизни было то, что человек должен доверять своему кровному родственнику и что кровные узы перевешивали даже клятву верности. И не имело значения, любишь ты или ненавидишь своего родственника. Мужчинам Роузлинда повезло, что они были связаны не только кровью, но и любовью, но в данном случае речь шла о не любви. Ненависть не должна была ослаблять эту связь.
Конечно, всегда существовали негодяи, которые презирали узы крови. Плантагенеты прославились этим, когда сыновья выступали против своего отца, а затем, уничтожив его, нападали друг на друга. Ужасный пример страны, разрываемой войной и изменами, пример честного человека, доведенного до крайности необходимостью выбирать между долгом и совестью, встал перед глазами Адама и Саймона. Они тоже могли молиться о скорой кончине Генриха, но никто из них не поддержал бы Ричарда, используй он силу против собственного брата.
– Винчестер, должно быть, сошел с ума! – воскликнул Иэн, когда услышал рассказ Адама о происшедшем в Уоллингфорде. – Джеффри – один из гарантов свободы Пемброка и возвращения Аска.
– Винчестер – не сумасшедший, – сказала Элинор, – он просто в отчаянии. Он не дурак. Он знает натуру Генриха. Думаю, он собирается продемонстрировать королю, что он его единственный друг, а все остальные ненадежны. Если даже Джеффри, его кузен, станет на сторону «мятежника» Пемброка, Винчестер может сказать: это лишь доказывает, что никому доверять нельзя, и Генрих должен править в одиночку.
Джеффри сидел молча. Его обычно быстро схватывающий ум на мгновение застыл перед ужасом этой дилеммы. Джоанна была белой, как молоко. Их сыновья находились на службе у короля, у него под рукой. И если Джеффри останется верен своим обещаниям Пемброку, что ждет мальчиков? Обычно Генрих был добр к ним и, вероятно, сам по себе не стал бы причинять им вреда, как бы ни разгневал его их отец. Однако когда-то де Бург убедил Генриха разрешить взять ему приемного сына Корнуолла, несовершеннолетнего графа Глостерского, под свою опеку, а не оставлять его с матерью на попечении Корнуолла. Не мог ли Винчестер точно так же убедить Генриха отдать ему сыновей Джеффри?
– Ладно, подождите, – сказал Саймон, глядя на побелевшее лицо сестры. – Есть один путь, и довольно простой. Я могу отправиться к Ричарду и рассказать ему об этих замыслах. Ему нужно только отправиться в Аск и двадцать третьего сентября постучаться в ворота. Если замок не будет сдан, значит, перемирие окажется нарушенным, и ему не придется приезжать на совет. Таким образом, он сможет избежать опасности ареста.
– Он может воспользоваться своим правом призвать меня на помощь в деле возвращения Аска, – напомнил Джеффри, но теперь он уже не походил на застывшую статую. В глазах его появилась жизнь, и к Джоанне начал возвращаться румянец.
– Он не сделал бы этого, даже если бы ему понадобилась твоя помощь, а мне посчастливилось узнать, что она ему не понадобится. Не смотри на меня так удивленно – Ричард сам ничего не знает об этой небольшой хитрости. Это дело рук кастеляна Аска, который, без сомнения, не хотел, чтобы над ним висела угроза навечно потерять свою должность. И я лично не вижу в этом ничего предосудительного… – Саймон вкратце рассказал им о сыне кастеляна и солдатах гарнизона, оставшихся в Аске.
Они все еще смеялись над этой хитроумной идеей, гадая, как кастелян объяснит свой поступок слишком правильному Ричарду, когда вошел Уолтер. Пока мужчины разговаривали с гостем, женщины делали распоряжения по трапезе. Уолтер лишь украдкой посмотрел на Сибелль. Она не приглашала его, но и не возражала против его визитов, и он уселся, почти как полноправный член семьи.
