Анджела Дрейк - Дитя любви
— Когда ты меня зачала? — прямо спросила Алессандра. — С какого раза?
О Боже, подумала Тэра.
— С первого.
Дочь опустила голову.
— Спасибо, что сказала правду. Это только подтверждает мои страхи!
— Если ты так волнуешься, сходи к врачу. Что, в Испании нет гинекологов? Тогда отправляйся к моему. Дать телефон?
— Какой у тебя срок? — ничего не слыша, спросила Алессандра и подумала, что это самый абсурдный разговор в ее жизни.
— Шестнадцать недель. Может быть, немного больше.
— Но ты так осунулась и похудела… не считая этого. — Алессандра покосилась на живот матери, выглядевший насмешливым укором.
— Так было всегда. Когда я носила тебя, у меня выпирали кости.
— Надеюсь, у тебя все будет в порядке, — в порыве тревоги за мать пробормотала Алессандра. — Без осложнений.
Она искренне желала этого. Но когда Тэра слегка успокоилась, в Алессандре проснулось любопытство. Интересно, папа знает? — думала она. А Майкл Ольшак? А потом ей пришло в голову такое, что самой стало стыдно…
— Сюда, — сказал Сол и помог дочери спуститься по ступенькам.
— Холодно! — заметила Алессандра, оглядывая освещенный свечами бар с кирпичными стенами и дубовыми полированными столами.
— Ты имеешь в виду температуру или здешнюю атмосферу? — спросил Сол, придвигая ей стул.
— Последнее. В Англии всюду царит атмосфера холодного благоразумия. — Она взяла меню в виде дощечки с надписью мелом.
Сол, знавший его наизусть, поскольку это было любимое место Роланда, поднял руку и подозвал официанта.
— Мама рассказала тебе свою новость? — непринужденно спросил он.
— Нет. Но я прибавила к двум два и…
— Я возьму копченую лососину и мясное рагу с бобами,— решил он. — И какой была твоя реакция?
— Обычной, — ответила Алессандра, подражая его хладнокровию. Шок, негодование, слепая ревность и страшное беспокойство за мать — зачем об этом говорить? — Мне то же самое, пожалуйста.
Сол сделал заказ.
— Хочешь выпить? — с улыбкой спросил он. — Увы, здесь нет ничего из виноградников Савентосов!
— Я буду минеральную воду. — Почему-то Алессандре не хотелось вина. У нее было неприятное ощущение в желудке. Последние события слишком взбудоражили ее.
— Я тоже. Если хочешь что-то сделать во второй половине дня, спиртное во время ланча противопоказано.
Алессандра играла своим рубиновым перстнем.
— Папа, как ты чувствуешь себя, зная, что у тебя будет ребенок?
— Я чувствую себя старым, — уронил отец.
— Нет!
— Да. Подумай, что со мной будет, когда этот ребенок достигнет твоего возраста.
— А как же Пикассо или Андрее Сеговия?
— Примеры лестные, — улыбнулся Ксавьер. — Очень достойные старые отцы.
— Папа, возраст не имеет для тебя никакого значения! — возразила Алессандра, подкрепляя эти слова энергичным жестом.
Сол положил руки на стол и сцепил тонкие пальцы.
— А что, по-твоему, имеет для меня значение?
— Музыка, — без колебаний сказала она. — Мама. И, наверное, я.
— В таком порядке? — холодно спросил Ксавьер.
— Возможно.
— А, понимаю… Тебе это тяжело? — спросил он низким, сильным голосом. — Думать о нас как родителях другого ребенка, о том, что у тебя появится брат или сестра?
Алессандра нахмурилась.
— Думаешь, я буду ревновать?
Он приподнял брови и улыбнулся.
— Папа, мне такое и в голову не приходило! — возмущенно выпалила она. — У меня теперь своя жизнь. С Рафаэлем. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Я понимаю, что теперь ты считаешь себя женой Рафаэля, а не дочерью Сола и Тэры. И очень рад слышать это.
— Думаешь, мама чувствует то же самое?
— Думаю, да.
— А я думаю, что ей намного труднее смириться с этой мыслью, — сказала Алессандра, вспоминая тревожные звонки матери.
Сол вертел в пальцах кусочек хлеба.
— Ты так считаешь? — задумчиво спросил он. — Странно, насколько наше восприятие отличается от восприятия окружающих.
— Ох, папа!
— Не расточай на меня свою жалость… А теперь, сеньора Савентос, сменим тему и поговорим о вас, — объявил он, изящно убирая руки со стола, чтобы освободить место для тарелок с лососиной. — И об Испании.
— Испания… — улыбнулась Алессандра. — Я бы выпила за нее.
— Уже соскучилась?
— Немножко.
— Скоро назад?
— Да.
— Хорошо. — Он постукивал пальцами о стол. — А как же адская семейка?
Алессандра печально усмехнулась.
— Я бы никогда не решилась сказать такое.
— Я так понимаю, что эта родня — ложка дегтя в бочке меда.
— Да… — Она вздохнула. — Но мы еще поборемся. — При мысли снова увидеть их у Алессандры оборвалось сердце. Свирепые лица, искаженные безобразной ненавистью. Злоба, враждебность, язвительность и молчаливое презрение…
Наблюдая за выражением ее лица, Сол думал о том, сколько она выстрадала и сколько еще готова страдать. Ксавьера охватило горячее отцовское желание защитить своего ребенка от дальнейших обид, но он знал, что должен сдерживаться. У Алессандры есть муж. Это его дело. Вот только станет ли он этим заниматься? Захочет ли?
Дочь положила вилку. Из ее глаза выкатилась крупная слеза. Алессандра растерла ее по щеке.
— Все вышло из-под контроля, — сказала она дрожащим голосом. — Были ужасные крики и злоба. Дикая и примитивная. Испанский язык удивительно подходит для оскорблений.
Средневековая битва! Сола охватил жаркий гнев. Как такое допускает Рафаэль? И где он сам, черт возьми? Почему он не с Алессандрой, которая так нуждается в помощи?
Но Ксавьер тут же вспомнил, что и сам не был с Тэрой в те месяцы, когда она отчаянно нуждалась в нем. Какой ценой придется заплатить за это?
— Что ты собираешься делать? — спросил он.
Взволнованная Алессандра теребила косу.
— Я должна вернуться к Рафаэлю! — вдруг в панике воскликнула она. — Я не имела права уезжать! Это было трусостью. Я думала только о себе!
— Я бы сказал, что ты сделала это как раз вовремя, — отрезал Сол.
— Нет! — замотала головой Алессандра. — Я сбежала от него! Хотя он знал, что именно я собираюсь сделать, и даже сам отвез меня в аэропорт, все равно это было бегством! — Она смотрела на отца широко открытыми глазами. — Я должна вернуться!
— Чтобы храбро встретить трудности? — подсказал отец.
— Чтобы быть с ним и вместе противостоять его родным.
Сол кивнул.
— Может, останешься хотя бы на этот вечер? Я думаю, ты нужна маме… и мне, — еле слышно добавил он.
Алессандра увидела, что в его глазах загорелось какое-то странное чувство.
