Дэвид Николс - Один день
На кухне воцаряется тишина. Наконец Иэн говорит:
— Ты надо мной издеваешься.
— Да ты посмотри в окно, только выгляни, и сам увидишь. Он ждет в машине. Темно-синий «форд-сьерра».
Иэн снова хмыкает — он ей не верит.
— Не смешно, Эмма.
Эмма ставит на стол стакан и делает медленный выдох:
— Да, я знаю. Не смешно. Эту ситуацию никак нельзя назвать смешной, с какой стороны ни посмотри. — Она поворачивается и смотрит ему в лицо. — Я тебе уже говорила, Иэн, ни с кем я не встречаюсь. Ни в кого не влюблена и даже не собираюсь. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
— У меня есть одна теория, — напыжившись, сообщает он.
— Что за теория?
— Я знаю, с кем ты встречаешься.
Она вздыхает:
— И с кем же, Шерлок?
— С Декстером! — торжествующе заявляет он.
— О боже… — Эмма допивает остававшуюся в стакане водку.
— Прямо в точку, а?
Она невесело смеется:
— Если бы это было так…
— Это что еще значит?
— Ничего. Иэн, как тебе прекрасно известно, я с Декстером уже несколько месяцев не разговаривала.
— Это ты так говоришь!
— Иэн, ты просто смешон. По-твоему, у меня с ним тайная интрижка, которую мы ото всех скрываем?
— Ну, все улики именно на это указывают.
— Улики? Что еще за улики?
Впервые за весь вечер у Иэна пристыженный вид.
— Твои тетрадки.
Проходит секунда, Эмма отставляет стакан в сторону, чтобы не возникло искушения швырнуть его в Иэна.
— Ты читал мои тетрадки?
— Так, просмотрел одним глазком. Пару раз. За прошлые годы.
— Ах ты, свинья.
— Все эти стишки, десять чудесных дней в Греции, столько страсти, столько желания…
— Да как ты посмел! Как ты посмел читать их тайком!
— Да они повсюду валялись! Сама о чем думала?
— Я думала, что тебе можно доверять и у тебя есть хоть капля достоинства!
— Да мне и читать их не надо было. И так совершенно все ясно с вами двумя…
— Всё, Иэн, моему терпению пришел конец! Ты уже несколько месяцев ноешь и стонешь, гудишь у меня над ухом и торчишь здесь, как побитая собака! Так знай, если еще раз ты появишься без приглашения и начнешь рыться в моих ящиках, то, клянусь, я вызову полицию.
— Валяй! Вызывай! — Он делает шаг ей навстречу, раскинув руки и заполнив собой всю крошечную комнату. — Это и моя квартира тоже, забыла?
— Неужели? Ты ведь ни одного счета не оплатил! Я за все платила из своего кармана! Ты и пальцем не пошевелил, только и знал, что лежать на диване и жалеть себя…
— Неправда!
— А те жалкие гроши, которые зарабатывал, тратил на свои дурацкие киношки и жратву!
— Я тоже оплачивал счета! Когда хватало!
— Но этого было недостаточно! Господи, как же я ненавижу эту квартиру, как ненавижу в ней жить. Я должна уехать отсюда, иначе сойду с ума.
— Это был наш дом! — отчаянно протестует он.
— Я здесь никогда не была счастлива, Иэн. Неужели ты не замечал? Я словно застряла в этой дыре, мы оба застряли. Неужели ты не чувствовал?
Иэн никогда не видел ее такой, не слышал, чтобы она так разговаривала. Он потрясен, глаза круглые, как у насмерть перепуганного ребенка. Спотыкаясь, он подходит к ней.
— Успокойся! — Хватает ее за руку. — Не говори так.
— Отстань от меня! Я не шучу, Иэн! Отстань!
Они кричат друг на друга, и она думает: о боже, мы стали одной из тех ненормальных парочек, которых слышно через стены по ночам: напьются — и давай орать. Кто-нибудь из соседей сейчас наверняка думает: не вызвать ли полицию? И как люди дошли до такой жизни?
— Вон отсюда! — выдыхает она, а он в отчаянии пытается ее обнять. — Верни мне ключи и убирайся, не хочу больше тебя видеть.
А потом, так же неожиданно, они вдруг оба начинают плакать, сидя на полу узкого коридора квартиры, которую купили вместе, надеясь на лучшее. Иэн, закрыв рукой лицо, пытается говорить между всхлипами и вздохами.
— Я больше не могу. Почему это со мной происходит? Это просто ад какой-то. Я в аду, Эм!
— Я знаю. Мне жаль. — Она обнимает его за плечи.
— Почему ты меня не любишь? Почему не можешь просто взять и полюбить меня? Ведь ты когда-то меня любила? В самом начале?
— Конечно.
— Так почему опять не можешь полюбить?
— Ох, Иэн, я просто не могу. Пыталась, но не могу. Прости. Мне очень, очень жаль…
Спустя некоторое время они уже лежат на полу в том же самом месте, точно их прибило к берегу. Она склонила голову ему на плечо, протянула руку поперек его груди, вдыхая его запах — теплый, уютный, запах, к которому она уже успела привыкнуть. Наконец он говорит:
— Мне пора.
— Да, я тоже так думаю.
Отворачиваясь, чтобы она не видела его красное, опухшее лицо, он садится и кивает в сторону кучи бумаг, тетрадок и фотографий на полу спальни:
— Знаешь, что меня больше всего убивает?
— Что?
— Что у нас нет совместных фотографий. Тех, на которых мы вдвоем. Есть тысячи снимков, где ты с Дексом, а чтобы ты и я вместе — таких почти нет. По крайней мере, за последние годы. Как будто мы просто взяли и решили вместе больше не фотографироваться.
— У нас фотоаппарат дурацкий, — неуверенно произносит она, и Иэн не возражает.
— Извини, — говорит он, — что… вломился вот так, рылся в твоих вещах. Это совершенно недопустимо.
— Прощаю. Только не делай так больше.
— А некоторые твои рассказы ничего, знаешь.
— Спасибо. Хотя ты и не должен был их читать.
— Но почему? Какой смысл скрывать их ото всех? Тебе надо их кому-нибудь показать. Перестать писать только для себя.
— Может, я так и сделаю. Когда-нибудь.
— Я не стихи имею в виду, стихи можешь никому не показывать. Я про рассказы. Они у тебя действительно удачные. У тебя хорошо получается писать. Ты умная.
— Спасибо, Иэн.
Его губы начинают дрожать.
— Неужели тебе и вправду было так плохо? Когда жила здесь со мной?
— Мне было здорово. Просто так получилось, что ты подвернулся под горячую руку.
— Хочешь поговорить?
— А тут и говорить не о чем.
— Понятно.
— Да.
Они смотрят друг на друга и улыбаются. Он стоит у двери, положив одну руку на дверную ручку, но никак не может уйти.
— Хотел спросить еще кое-что.
— Валяй.
— Ты же с ним не встречаешься? С Декстером? А то у меня уже паранойя.
Она вздыхает и качает головой:
— Клянусь жизнью, Иэн. Я не встречаюсь с Декстером.
— Потому что я тут прочитал в газете, что он и его подружка, ну, они расстались, вот и подумал: мы тоже расстались, и он опять свободен…
