Э. Бушан - Вторая жена
— Ты хорошая, Минти.
Во время бессонных ночей я избавлялась от Натана. Все было логично — Натану уже не нужны его рубашки, костюмы, обувь, поэтому надо было просто упаковать их и убрать. Но, прикасаясь к ним, я забывала о логике. Иногда мне удавалось очистить целую полку, иногда это было выше моих сил. Этот процесс расставания должен был происходить тайно, потому что я не хотела делать мальчиков свидетелями, и потому что это было… так больно. Поэтому я старалась собирать вещи урывками, украдкой, в течение таких плохих ночей, как эта.
Было 1.45, когда я встала с постели и открыла дверцы гардероба Натана. По краю полок тонким слоем лежала пыль. Здесь были его свитера: красный, синий, зеленый. На полке лежал забытый шарф, и я взяла его. Он был дорогой, я почувствовала легкий запах лосьона после бритья. Ощущение потери было таким острым, что у меня на пару секунд перехватило дыхание. Я села на кровать, зажав шарф в пальцах и не чувствуя ничего, кроме пустоты в груди. Натан умер. Через некоторое время я отложила шарф в сторону, достала свой любимый серый костюм и разложила его на кровати. Я засунула в пиджак его синюю офисную рубашку, вокруг воротника обвила галстук из красного шелка. Пара шелковых носков и начищенных до блеска ботинок дополнили ансамбль. То, что лежало на кровати, было только оболочкой Натана. Я попыталась притвориться, будто он действительно лежит там, закинув руки за голову. Минти, пожалуйста, обрати внимание… Подбить кулаками подушку. Сбросить обувь, Минти, о чем ты думаешь?
На полу лежал пакет благотворительного магазина в пользу хосписа. Когда я сниму с оболочки галстук и положу его в пакет, часть Натана исчезнет. Я вынула рубашку и аккуратно положила ее туда же, исчезла еще часть. Обувь… обувь. Если я положу ее в пакет, Натан никогда не сможет снова войти в дом номер семь и крикнуть в лестничный проем: «Где мои мальчики?». А вместе с костюмом исчезал бизнесмен, который разрабатывал стратегии и говорил: «Наши конкуренты сильны, но давайте не сдаваться без боя».
«Когда я вышла за Натана, — призналась мне Роуз за одним из наших обедов, — мое сердце было разбито от несчастной любви. Но Натан так хотел сделать меня счастливой, разве я могла устояит? Он был скалой, а Хэл был зыбучими песками. Чего еще я могла желать?» Я не была уверена в способности Роуз отличать камень от песка. Ведь эта женщина пользовалась каждой возможностью, она сама мне призналась, забежать в церковь Святого Бенедикта по пути домой, чтобы поставить свечу Мадонне. Если это не было строительством дома на песке, я не знаю, что вообще тогда это было. «Хэл никогда не смог бы мне дать, что я хотела, — добавила Роуз. — Мы оба это знали. Это мог быть только Натан.»
Внизу вскрикнул один из близнецов. Я бросила костюм в мешок и пошла посмотреть, кто из них это был.
Феликсу приснился дурной сон.
— Мамочка, там был большой-пребольшой кот с большими когтями, он хотел поцарапать меня…
Я прижала к себе его горячее тельце и прошептала:
— Все хорошо, Феликс. Мама здесь. Я прогнала плохого кота. Смотри, его здесь нет.
Все было совсем не хорошо. Однако, я успокаивала моего сына ложью, испытывая при этом странное удовольствие и гордость. Да, мои дети еще не были достаточно большими и смелыми, и я была нужна им, чтобы оградить от всех страхов.
Глава 22
Сунув руку в карман моих черных льняных штанов, я достала веточку растения, которую сорвала в Клер Мэнор. Она была сухой и хрупкой, но сохранила запах, который так привлек меня. Заинтригованная я поискала его в одной из книг Натана. Оно называлось Nepeta или просто Кошачья мята. Она настолько сильно привлекала кошек, что молодые побеги приходилось защищать от них. Пока я читала про кошачью мяту, зазвонил телефон.
«Если вы высадите ростки, кошки постараются выкопать их. Если вы посадите семена, кошки, возможно, не обратят на них внимание».
— Я давно с тобой не разговаривала, — сказала Пейдж.
— О? — сказала я. = Я давно не узнавала, как дела у малыша.
— Он просто маленький крикун, — ее голос дрогнул. — Я никогда еще не была так измучена. — Очень серьезное признание для Пейдж. — Я меня трое детей, и я должна сделать из них людей, сама не превратившись в монстра. — Ее голос зазвучал тоньше. — Мне так тяжело с ними сейчас, что я иногда начинаю сомневаться в себе.
Пейдж сомневается, это было неслыханно.
— Пейдж, ты разговаривала с Мартином?
— Знаешь что, спроси меня лучше об арабесках Лары.
— Пейдж, ты когда-нибудь говорила с Мартином?
— Минти, не вмешивайся. О'кей?
Я подняла глаза к потолку.
— Как ларины арабески?
— Очень хорошо, как ни странно. У нее отличная линия, но немного шаткая стойка. Ноги слабоваты, к сожалению. Но мы еще поработаем над ними.
Я почувствовала жалость к маленькой Ларе. Отныне ее ноги ей не принадлежат. На другом конце провода Пейдж вздохнула так отчаянно и безнадежно, что я снова твердо сказала:
— Ты должна еще раз подумать о Мартине.
— Минти, я все время думаю о нем и очень его люблю. Очень. Но у меня нет времени быть женой. Не с тремя детьми. Нет, если все делать правильно.
— Пейдж, ты сегодня ела?
— Ела? Немного. Я слишком занята. И, прежде, чем ты спросишь, нет, я плохо сплю. Я знаю, ты считаешь, что я сошла с ума от послеродовой депрессии, возможно, так и есть, но даже в лучшие времена Мартин не хотел быть отцом. Ему это не нравится. Он ненавидит дом, полный детей. Теперь скажи, у кого из нас психоз?
— Все равно, он должен быть с вами.
Последовала зловещая тишина.
— Минти, я не нуждаюсь в твоих нравоучениях.
— Где он живет?
— У своей матери. Она поселила его в мансарде.
Я позвонила Мартину и договорилась с ним о встрече на следующий день в банке.
— Минти, это срочно? У меня большая конференция в Женеве, и я уеду на несколько недель. Но если тебе действительно нужно увидеться со мной, мы можем встретиться в 14.30.
К его чести Мартин был во время, так что я не успела даже полюбоваться потрясающим стеклянным атриумом здания. Он вышел из лифта, поцеловал меня в щеку и повел по коридору.
— Я знаю уютное место.
— Ты просил меня приглядывать за Пейдж.
— Ах, за моей женой, — при все легкомысленности своего тона Мартин был начеку. — Он привел меня в столовую, более похожую на банкетный зал, сделал в воздухе пару движений пальцами, и, о чудо, перед нами возникли две чашки эспрессо из свежемолотого кофе и по бисквиту кантуччи на каждого.
Жизнь с матерью не отразилась на его внешности, в отличие от жены он был безупречно строен, подтянут и здоров. Я никогда не могла устоять перед кантуччи. Я обмакнула его кончик в кофе, наслаждаясь запретным удовольствием.
