Даниэла Стил - Обещание
Марион протянула Мари прохладную твердую ладошку, и они обменялись церемонным рукопожатием. Потом Марион взмахнула рукой, приглашая гостью пройти в комнаты.
— Не присядете ли, мисс Адамсон?
— Благодарю вас, разумеется.
В гостиной Марион села в кресло возле рабочего стола, а Мари устроилась на диване. На протяжении еще нескольких секунд две женщины разглядывали друг друга с напряженным вниманием и даже с некоторой опаской. Потом Марион почему-то вспомнила, что заказала для гостьи чай и легкие коктейли, и сейчас ей пришло в голову, что она что-то уж слишком расстаралась для девчонки, которая и так обошлась ей почти в полмиллиона долларов.
Если, конечно, это та самая девчонка… Марион рассматривала Мари Адамсон очень внимательно, но не видела ровным счетом ничего — ни единой черточки, — что выдавало бы в ней прежнюю Нэнси. Не имело никакого значения, что Марион встречалась с ней только раз, в темной палате, когда то, что осталось от лица Нэнси, было закрыто бинтами. Зато она внимательно изучила фотографии из досье, собранного для нее частным детективным бюро. Если судить по этим снимкам, перед ней была не Нэнси Макаллистер, по крайней мере — внешне. Но Марион этого было мало. Она хотела понаблюдать за ней, послушать, как незнакомка будет говорить. У нее не было никаких сомнений, что она сумеет узнать тот тихий, срывающийся, жалобный голосок, который раздавался из щели в бинтах, когда они заключали свой договор.
— Что бы вам хотелось выпить? Могу предложить чай, содовую, джин с тоником… Можно заказать и что-нибудь покрепче…
— Благодарю вас, миссис Хиллард, мне не хотелось бы…
Она даже не договорила фразы, а Марион не заметила этого. Две женщины следили друг за другом с таким напряженным вниманием, что на время даже самый повод для их сегодняшней встречи оказался забыт. Марион пристально следила за тем, как свободно и уверенно держится эта мисс Адамсон, оценивала густоту и блеск ее недавно уложенных волос, матово-розовую бледность упругой и гладкой кожи, изящество длинных пальцев, гибкость и стать подтянутой фигуры и снова окидывала взглядом всю ее целиком, ища сходства с Нэнси и не находя его. Мисс Адамсон действительно была очень хороша собой, а ее одежда, подобранная с большим вкусом, была настолько изысканной и дорогой, что Марион невольно задумалась, стала бы она тратить столько денег на одежду. Шерстяное платье мисс Адамсон — предельно простое на первый взгляд — было парижской работы; замшевые туфельки и такая же сумочка — от Гуччи, а накинутое на плечи бежевое полупальто подбито мехом, похожим на мех опоссума.
— Какое у вас симпатичное пальто, мисс Адамсон, — как бы между прочим заметила Марион. — Впрочем, я не представляю, как вы можете носить его в здешнем климате. Откровенно говоря, я вам немного завидую — у нас в Нью-Йорке погода порой ведет себя просто безобразно. Особенно зимой. Например, когда вчера, я вылетала на Западное побережье, у нас в Нью-Йорке лежало два фута снега. Или, если точнее, два дюйма снега и двадцать два дюйма слякоти. Впрочем, вы, наверное, и сами знаете, правда?..
Она любезно улыбнулась, стараясь скрыть ловко расставленную ловушку.
Но Мари было не так-то просто провести — она сразу поняла, что все это было сказано не просто так, однако на этот вопрос она могла ответить честно. Большую часть жизни она провела в Новой Англии и бывала в Нью-Йорке достаточно редко. Если бы они с Майклом поженились, то, наверное, переехали бы в этот город, но они не поженились…
— Да, я слышала, что в ваших краях погода бывает неустойчивой, но самой испытать ее капризов не приходилось… — Тут Мари почувствовала, что, помимо ее воли, ее голос стал жестче. — Нет, миссис Хиллард, я совсем не знаю Нью-Йорка. Я вообще не очень люблю большие города…
Теперь она говорила и думала как Мари — от Нэнси не осталось и следа.
— Простите, но мне трудно в это поверить, — вежливо возразила Марион. — Во всяком случае, одеваетесь и держитесь вы именно как жительница большого города.
Ее улыбка на первый взгляд была вполне светской, но так могла бы улыбаться барракуда, готовясь позавтракать нежной миногой.
— Спасибо за комплимент, — кротко ответила Мари и, не желая больше продолжать разговор на эту тему, раскрыла свою папку и достала оттуда довольно толстый альбом черной кожи, в котором находились копии ее самых удачных работ.
Альбом был достаточно большим и увесистым, и, беря его в руки, Марион несколько замешкалась. Именно в этот момент Мари заметила, как сильно дрожат у нее пальцы и как она на самом деле слаба — во всяком случае телесно.
Время обошлось с Марион Хиллард безжалостно; и Мари на мгновение отвела глаза, испугавшись, что ее самые страшные проклятия были услышаны. Но, как бы там ни было, она по-прежнему не испытывала к Марион ни сочувствия, ни жалости.
Когда Мари снова взглянула на мать Майкла, та уже вполне овладела собой. Перелистнув несколько страниц в альбоме, она подняла глаза и кивнула.
— Теперь я вижу, почему Бену Эйвери так хотелось, чтобы вы работали над оформлением нового медицинского центра. У вас много прекрасных работ, и выполнены они вполне профессионально.
Должно быть, вы уже давно занимаетесь фотографией?
Это был вполне невинный вопрос — во всяком случае, таковым он показался Мари. Она отрицательно покачала головой.
— Нет, в фотографии я, можно сказать, новичок. Раньше я была художницей — писала маслом пейзажи, портреты…
— Ах да, я и забыла… Бен упоминал об этом. — Марион произнесла эти слова удивленным тоном. Она и вправду была удивлена. Рассматривая чудесные фотографии в альбоме, она почти совсем забыла о том, что сидящая перед ней молодая красивая женщина может на самом деле быть Нэнси Макаллистер.
Отчего-то Марион вдруг стало не по себе. Все происходящее отдаленно напоминало ей жутковатые истории про оборотней. Нэнси Макаллистер стала оборотнем и превратилась в эту обворожительную русалку, которой дана власть погубить и ее, Марион, и Майкла. А самое страшное заключалось в том, что власть эту она дала ей сама, своими собственными руками…
Но это наваждение длилось только мгновение.
Марион Хиллард всегда была трезвомыслящей женщиной, живущей в реальном мире, в котором не было места суевериям и мистике. Почти не было…
— А почему вы оставили живопись, если не секрет? — снова спросила она. — Мне, откровенно говоря, не верится, что вы рисовали хуже, чем фотографируете.
— Мне тоже кажется, что я была не такой уж скверной художницей…
Мари мимолетно улыбнулась собеседнице. С ее точки зрения, их разговор был противоестественным и странным. Их как будто разделяло стекло с односторонней прозрачностью, какое бывает в полицейских участках. Сквозь это стекло Мари видела Марион Хиллард как на ладони, в то время как та не могла разглядеть ничего, кроме расплывчатого силуэта. Этим односторонним стеклом была новая внешность Мари и ее изменившаяся манера держаться, которые явно сбивали мать Майкла с толку. И, понадеявшись на этот надежный камуфляж, Мари решила, что может позволить себе расслабиться.
