Екатерина Юрьева - Все свободны
— Встать! Командир! Сдать оружие! Всех арестую! Я майор ФСБ! — Ребята поднялись. — Девку пустили самолет сажать! Всех под суд. Я майор ФСБ. — Все недоуменно переглянулись. Да и сам орущий стал понемногу тормозить, потому что обещанной девки у самолетного руля не оказалось. Он оглянулся. Петька вставал и отряхивал свитер.
— Ты че, козел, в первый раз, что ли, на голый лед садишься? Хорошо — не голой жопой. А еще майор ФСБ. В штаны, что ли, написал? Приходи ко мне, когда я полечу, я тебя молитве научу, чтоб не боялся.
Ситуация стала немного разряжаться. Вася боязливо выглядывала из-за Петькиной спины, которая очень кстати оказалась широкой.
— Извините, ребят, — залепетал новоиспеченный майор, который еще два часа назад представлялся инженером. — Не понял. Сразу. Выпивал с девицей этой и до этого выпивал, видимо, лишнего. Заснул. Извините, ребят. Потом девочка ваша, стюардесса, говорит, что соседка моя к вам ушла. А тут затрясло и занесло. Я и подумал, что ей позволили самолет сажать. А она ведь тоже выпивала… Ну я и ломанулся к вам. Извините, ребят. Будем дружить. — Он протянул руку. — Замначальника ФСБ по этому району, в который, слава богу, благополучно присели. Заступаю на службу. Теперь, если что, — милости просим. И молитву к вам прибуду выучивать. На всякий случай. — Он жал всем руки, а Васе даже поцеловал. — Бражников.
— Говорящая у вас фамилия.
— Я с ней и карьеру делаю. — Все улыбались.
— А я Курилко. Петр Курилко. Правда. Хотите, паспорт покажу. — Петька снова потянул пятерню почти уже родственнику. Бражников ее также радостно схватил.
— Понятное дело. Компания отличная сколотилась. — Командир кивал. — Ну что, тогда выпьем за знакомство. У меня тоже с собой было. — Саша достал фляжку из портфельчика. — Настойка на хрене. Хреновуха, по-русски говоря. Очень рекомендую. Детвора, подставляй стаканы.
Из самолета Вася выходила в обнимку с экипажем. А бдительный фээсбэшник, которого встречали на машине, даже подбросил ее до гостиницы, хотя городок был таким маленьким, что могла бы и пешком пройтись, освежиться. Всюду она потом моталась ножками, а служака Бражников весело кивал ей из своей машинки. Выпивать больше, правда, не предлагал.
Вася улыбалась.
— Ты что вспомнила? Как самолетом рулила?
— А ты откуда знаешь? — Она, смеясь, схватила Юрия Николаевича за грудки. Он тоже был доволен произведенным впечатлением.
— Я тебя знаю. Ты же больше ничего делать не умеешь.
Когда летишь или движешься над выгнутым шариком, горизонт тоже выгибается. Они летели. Далеко внизу в ночной темноте белела земля. Впереди и сзади краснело. Но по-разному. Сзади, где закат, с сиреневым отсветом, а впереди, на рассвете, с розовым. И в этой почти мгновенной паузе ночи между двумя выпуклыми горизонтами замер маленький самолетик с их маленькой жизнью, теплящейся внутри.
Большая жизнь распахнулась снаружи, и Вася смотрела на нее сверху. Порой редкими всполохами включались там города, и становилось понятным, как все мы далеки друг от друга. Как всего много и как мало в масштабе даже одного этого земного шарика.
Солнце вставало по времени, и по времени с заданной скоростью навстречу рассвету мчался самолет. Уже подлетали, и вулканы вздыбились толпой. Они высоко светились макушками и были и вправду большими. Некоторые даже курились по древней привычке. Струились дымки. Где из самых вершин, а где вытекали откуда-то сбоку. И вся картина не впечатляла, а содрогала восторженным ужасом, от которого вряд ли можно было оторваться самостоятельно. Весь вздыбленный полуостров оказался совсем не таким уж большим, каким представляется, если заглянуть в карту. Между высоченными горами, что шли грядами, сменяя друг друга, начал вырисовываться город. Как бумажный, самолетик падал на игрушечную полосу, казалось, почти зигзагом вписавшуюся между возвышенностями. Зимнее солнце отливало льдом, отражаясь от маленькой механической машинки, зависшей между сопками, этими божьими значками, что указывали путь на расчищенную полосу. На трапе колючий воздух свободы защипал в ноздрях, а глаза ослепли.
Скворцову, однако, надо было лететь к Масику. Он предложил Васе остаться в городе — должен был прилететь Сухов, и она могла его достойно встретить. Намечался целый цикл культурных мероприятий. Собирались потом еще все вместе полетать по экзотическим местам, что было обещано Васе, да и Скворцову уже страшно хотелось побывать там самому, он подсаживался на чатскую игру. Юрий Николаевич никогда не бывал на Чатке, и с интересом смотрел на заторможенную Васю, которая теперь передвигалась с бесконечно блуждающей улыбкой, странно-мягко по-пантерьи, как бы крадучись. Она будто находилась под гипнотическим воздействием. Скворцов и сам стал что-то такое странное в себе ощущать. Он открывал для себя Васю — хотя раньше полагал, что и так ее чувствует. Пожалуй, он чувствовал ее, как никого другого, поэтому и склеился так быстро и неожиданно с этим, в общем-то, незамысловатым, но трогательным существом. Однако нет пределов совершенству. Похоже, надо было слипаться еще больше, и он влипал.
Как в человеке волевом, в нем, конечно, была заложена большая прочность, запас сопротивления, но и он, Скворцов, это чувствовал, иссякал. И только воля из последних своих сил привязывала его к делу, которое надо было выиграть.
Вася строго заявила, что тоже полетит на Бердючный. Ей не терпелось увидеть Масика в рабочей радости, о которой она только слышала. К тому же она и правда соскучилась по его бесшабашности, открытости и чудесной игре в легкую приятную жизнь. Скворцова тоже надо было поддержать, хотя он и так был неслабым человеком. К тому же, будучи, в общем, эгоисткой, она просто хотела воспользоваться новыми возможностями для приятных путешествий. Словом, Вася отправилась со Скворцовым к Масику, хотя там делать ей было абсолютно нечего. Она почувствовала благодарность Юрия Николаевича за это нетрудное для себя решение. И подумала, что, пожалуй, тоже не совсем проникает в глубины его сознания, в закоулках которого гнездилось что-то милое и легкое или громоздкое и нескладное, что ему нужно как-то перераспределить или разделить с кем-то, пусть даже с ней, раз уж она так невероятно оказалась рядом. Так складывалась жизнь.
Чтобы попасть к Масику, следовало отлететь на вертолете на самый юг полуострова, преодолев немалое расстояние. Виляя между вулканами вместе с вертолетом, пассажиры пытались зацепить глазом хоть что: не живое, так движущееся, но только их общая тень следовала за ними, не отставая, только сопки и заснеженная тайга преследовали их. И даже медведики, летом иной раз выбегающие махнуть лапой неизвестному чудищу, посланному им сверху для развлечения, зимой крепко спали в своих нагретых берложках. Наконец это белое молчание сменилось ребристой темной водой под названием Тихий океан, из которого начал вставать белый остров Бердючный. Он рос от минуты к минуте, поднимаясь из черного страшного океанического омута, чистый, светлый и солнечный.
