Ольга Егорова - Волчья ягода
Узкая тропинка спускалась вниз, к Волге. Арсений помчался по этой тропинке почти бегом. Оказавшись на берегу, разделся и нырнул в холодную июньскую воду. Широко взмахивая руками, быстро отплыл от берега, чувствуя, как от энергичных движений согревается в воде тело, как начинает гулко стучать сердце, которое еще несколько минут назад, казалось, остановилось совсем и навсегда.
Он уплывал все дальше и дальше, стараясь полностью сосредоточиться на движениях и на дыхании, израсходовать как можно больше сил. Шумно вдыхал воздух и с каждым вдохом чувствовал, как в глубине души крепнет и разрастается настоящая, неистовая, почти сумасшедшая радость.
Надо же, он-то думал, что теперь их будет трое.
А оказалось – их будет четверо.
Настоящая большая семья.
И если родится дочка, она непременно будет похожей на Майю. И будет у нее точно такая же, густая и длинная, черная коса-змеюка.
Тихонько приоткрыв дверь, Майя на минуту застыла, прислушиваясь к звукам.
Федор, по всей видимости, еще спал, потому что никак не прореагировал на легкий скрип несмазанных петель. Осторожно разувшись, она прошла в комнату и опустилась на деревянную табуретку возле кровати. Поправила сползшее набок одеяло и улыбнулась, заметив, как Федька что-то недовольно пробурчал во сне.
И как теперь у них все сложится, интересно? И сложится ли?
Вот ведь угораздило влюбиться. Наверное, надо было держать себя в руках. Не поддаваться на провокации глупого сердца, которое готово было разлететься на мелкие осколки от этой любви.
Хотя что об этом рассуждать – поздно уже, влюбилась.
Причем влюбилась так, что даже страшно самой.
И этот страх гложет изнутри, и так жаль, что нельзя повернуть время вспять, изменить то, что изменить невозможно…
Поймет ли? Примет ли он ее? А если нет? Как жить-то дальше она будет?
– Господи, – прошептала она, – Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он понял. Чтобы он принял. Потому что я ведь не смогу без него теперь. Ни дня не смогу без него…
Предчувствия были нехорошими. Еще вчера, там, в лесу, сходя с ума от его поцелуев, она вдруг поняла, что все будет совсем не так просто, как хотелось бы. Что-то должно было случиться. Что-то такое, что от них двоих совсем не зависит.
Судьба…
– Я не хочу такую судьбу, – снова прошептала она, сдерживая слезы. – Я хочу другую, счастливую. Я много глупостей наделала в жизни, знаю. Только ведь уже ничего не изменишь. Ничего не исправишь. А без него мне жить – как без воздуха. Разве смогу я без воздуха?..
– Майя, – раздался сонный голос Федора.
Она вздрогнула от испуга. Забыла совсем за своими горькими думами, что рядом с ней кто-то есть.
– Майя, ты что – плачешь?
– Нет. – Она улыбнулась и смахнула слезинку. – Соринка в глаз попала, вот и потекли слезы.
– Соринка? Дай я посмотрю.
– Ну посмотри. Только ты не увидишь, здесь темно.
Федор сел в кровати, приблизил лицо и уставился на нее, сосредоточенно изучая глаза. Хлопал черными ресницами, шевелил губами и казался ужасно смешным.
Она и его, Федьку, полюбить успела за это время. Так сильно успела полюбить, что и без него, наверное, почти как без воздуха…
– Да нет у тебя там никакой соринки! – нахмурился Федор, закончив «осмотр». – И не было!
– Не было? Откуда ты знаешь, что не было?
– Потому что вы, взрослые, все время так говорите, когда плачете. Что вам соринка в глаз попала.
– Интересно, – усмехнулась Майя, чувствуя, как сжимается сердце от нежности к такому опытному в жизненных делах Федьке. – И кто же из взрослых тебе говорил про соринку, когда плакал?
– Ну… – Федор смешно наморщил лоб. – Учительница в школе один раз плакала и говорила про соринку. Потом еще бабушка говорила про соринку, когда мама от нас ушла… Май, ты не плачь, ладно?
– Постараюсь, – пообещала она, и в ту же секунду по щеке потекла новая слеза.
– Ну вот. И верь после этого твоим обещаниям, – нахмурился Федор. Помолчал немного и сказал: – А я знаю, почему ты плачешь.
– Знаешь? – улыбнулась Майя. – Почему же?
– Из-за меня, – серьезно ответил он, отводя взгляд в сторону. – Из-за того, что я папе не разрешаю на тебе… жениться.
– Вот как? А я и не знала, что ты…
– Да нет. – Федор не дал ей договорить. – Ты не думай. Это я сначала… Тогда ты еще была нам чужая. А теперь… Теперь я разрешаю. Пожалуйста, женитесь, если хотите… Я совсем даже не против…
Он так смешно наморщил нос и выглядел таким серьезным и важным, что невозможно было удержаться и не всхлипнуть. Она всхлипнула, снова вытерла слезы и даже не смогла вымолвить ни слова в ответ. Просто сидела и смотрела на Федьку мокрыми от слез глазами и думала, что, может быть, и его тоже она скоро потеряет.
– Спасибо тебе, добрый Федька, – наконец сказала она, выдавив улыбку.
– Ну а теперь-то ты чего плачешь? Не плачь! Ну хочешь, я тебе подарю… Хочешь, я тебе подарю одну важную вещь?
– Какую такую важную вещь?
– Я подарю тебе мой талисман. Знаешь, он счастье приносит. Я всегда и везде ношу его с собой. Только ведь я и так уже счастливый. А ты вот плачешь, значит, не счастливая. Тебе он нужнее.
– А что за талисман?
– Сейчас, – кивнул он и нырнул под подушку. – Она у меня здесь лежит… Вот. Держи.
Майя протянула руку, и Федька вложил ей в ладонь свой талисман.
Талисман оказался большой перламутровой раковиной, от времени раскрошившейся по краю.
Вернее, половинкой раковины.
Она сразу узнала ее, эту половинку.
Она помнила ее с детства – почти идеальной овальной формы белую раковину с тонкими голубоватыми прожилками, покрытую тонким слоем блестящего перламутра, который играл на солнце, отливая всеми цветами радуги. Часто, зажмурившись, она прижимала эту половинку к уху и слушала шум морских волн, представляя себе живые картинки – как разбиваются эти волны о берег, как кружат над ними чайки, как отражается в них теплое солнце…
Сейчас на ладони у Майи лежала другая половинка.
Ту половинку раковины мама увезла с собой в Ялту. Она была ей очень дорога.
– Майя! Майя, ты чего? Что с тобой?
Она подняла глаза и увидела Федьку. С трудом вернулась в реальность и спросила чужим голосом:
– Откуда… Откуда у тебя это?
– Мне давно еще дед подарил. Сказал, что…
– Кто подарил?
– Да дед, говорю же! Майя, ты чего?
– Я… Я ничего. Я просто…
Она не знала, что сказать. Не знала, что ей теперь делать. И никак не могла поверить в то, что это возможно.
Но половинка раковины лежала у нее на ладони, тускло поблескивая в сумеречном утреннем свете.
