Тилли Коул - Детка, это не я
— Мы с Беллой были определены как такие «Окаянные» женщины; господи, мы были причислены к «Окаянным». Моя подруга Лила и моя сестра Мэдди тоже оказались с нами, мы были вчетвером в наших собственных частных помещениях коммуны. Нас держали отдельно для личного пользования высшего братства — их специальных занятий. Брат Гавриил брал Беллу. Брат Иаков брал меня. Брат Ной брал Лилу. Самый сексуально жестокий брат, Моисей, брал Мэдди — Магдалину. Моисей говорил, что она таила демонов, потому что говорила совсем немного, не выходила из своей комнаты. Но она была просто очень тихой, сдержанной, едва разговаривала и не показывала мне свои истинные чувства. — Ее глаза наполнились болью. — То, что он заставлял её делать... — Мэй затихла, в её горле застряли рыдания.
— Шшш, детка. — Я пытался успокоить ее. Но бл*дь, что я мог ответить на этот гребаный рассказ?
— Одержимость Гавриила Беллой усилилась, когда она созрела, даже после того как он женился на другой сестре, потом еще одной. Он соединялся с Беллой каждую ночь, спал рядом с ней каждую ночь. Она ела с ним, он заставлял ее купаться с ним. Он обезумел от желания обладать ею. Но она ненавидела его, Стикс. Она ненавидела его всеми фибрами своей души.
Мэй сделала глубокий вдох и продолжила.
— Когда мне было тринадцать лет, пророк Давид объявил, что мне предназначено быть седьмой женой. Женой, которая станет знамением пришествия Христа, Конца Света. Когда мне исполнилось двадцать три, я должна была выйти замуж за пророка. Я понятия не имела, почему была избрана. Я никогда даже не говорила с пророком. Он всегда держался в стороне от своего народа. Мы видели его только на церемониях, ритуалах соединения и молитвах. Но он хотел получать от старейшин видео молодых сестер из общины... чтобы увидеть, с кем из них он хотел бы... соединиться. Возможно, он увидел меня на одном из этих... — Она поцеловала меня в грудь, как будто это придавало ей сил. Я захватил рукой ее волосы, и до боли стиснул зубы. На видео? Дерьмо! О, и я чертовски уверен, почему она была избрана, чтобы быть его женой. Черт, это было очевидно для любого, у кого были глаза.
— День, когда я сбежала, должен был стать днем моей свадьбы. День, когда ты нашел меня, — пояснила она.
Сейчас все обрело смысл.
— Б-белое п-платье, — выдавил я слова, не в состоянии закончить фразу. Я терял контроль над своей речью, внутри меня бушевал гнев.
Она кивнула.
— За неделю до моей свадьбы, Белла просто исчезла. Никто не сказал нам — Окаянным, куда она делась, но после того дня Гавриил никогда больше не появлялся в наших помещениях. Он, очевидно, был с ней. Потом... — Она проглотила свою печаль. — Потом в день моей свадьбы, Лила нашла ее. Белла была в темной грязной камере; избитая, голодная... она умирала. Я осталась с ней, пока она не умерла. И я побежала. — Внезапно, рыдания начали сотрясать ее тело и, обнимая за шею, я прижал ее к своей груди. — Я бросила их, Стикс! Я бросила Мэдди и Лилу.
— Ч-черт, Мэй, — сказал я, пытаясь расслабить горло.
Внезапно отодвинувшись назад — ее лицо опухло и покраснело, — она сказала:
— Они будут искать меня. Они никогда не остановятся. Они считают, что я ковчег, который спасет их смертные души.
Взглянув на татуировку на ее запястье, я провел пальцем по письменам, потом еще раз посмотрел на Мэй.
— Конец света настигает нас. Мой брак есть акт, который должен произойти для переселения моих людей — Ордена — в рай.
И снова это механически заученное дерьмо полилось из ее рта. Глаза остекленели и все такое.
— Т-т-ты… — Я остановился, глубоко вдохнул, успокоился, и попытался снова. — Т-ты н-никогда не покинешь м-меня. Они п-придут за т-тобой, но д-должны будут п-пройти через м-меня… через П-палачей.
Ее напряженное лицо расслабилось.
— Стикс... Я никогда не захочу оставить тебя, но…
— Я с-смогу защитить т-тебя, — прервав, заверил я её.
— Знаю, что сможешь, — заявила она и прижалась к моему боку.
Гребаная тяжесть сформировалась в моем животе. Я всегда чувствовал, когда что-то не в порядке. Это чувство возникло с тех пор, как появилась Мэй; и сейчас оно только усилилось.
— А что у тебя? — прошептала Мэй, поглаживая пальцами мой напряженный бицепс.
— Ч-что?
— Твоя мать? Что с ней случилось? Кто она была?
Я издал короткий смешок.
— Клубная шлюха. О-оставила моего с-старика из-за п-подонка Диабло.
— Диабло? — в замешательстве произнесла она.
— М-мексиканский мотоклуб. Соперники. С тех пор в-воюем. Мой старик у-убил мою мать, к-когда мне было десять. Санчес, их П-През, убил моего старика в п-прошлом году. Через два д-дня я убил Санчеса.
Она оперлась на мое плечо своей рукой, лицо Мэй было грустным.
— У тебя была такая беспокойная жизнь. Ты был окружен множеством смертей. Я всегда удивлялась, почему в качестве эмблемы у вас Аид, дьявол. Я видела фреску, когда оказалась здесь. Это так странно, поклоняться ему.
— Не в-в этой ж-жизни.
Она подняла свои черные брови, и мои губы дрогнули. Отодвинув ее, я развернулся на кровати и спустил ноги на пол.
— Куда ты идешь? Тебе надо отдохнуть. Ты все еще ранен, помни об этом! — запротестовала она.
Я махнул рукой, выражая несогласие. Я потянулся к ее черному платью и бросил его ей:
— Надень.
Она с любопытством смотрела, когда я влез в свои джинсы. Я встал, протянул руку, и повел ее вниз по пожарной лестнице во двор.
Я вывел ее из дверей в ночной летний ветерок, слышалось пение сверчков и больше почти никаких звуков. Она выпучила глаза от беспокойства, когда мы вышли из клубного дома. Слишком много дерьма произошло за последнее время, чтобы Мэй чувствовала себя здесь в безопасности. Высокий забор окружал нас, колючая проволока щетинилась по верху, а на каждом углу установлены камеры слежения. Стоянка байков в углу двора, Харли и Чопперы братьев выстроились в линию.
Я тихонько тронул Мэй за руку.
— Т-туда.
Она заправила локон за ухо и позволила мне привести ее к западной стороне двора. Я чувствовал дрожь в ее ногах, когда она снова увидела фреску.
Прижав ее к своей груди, я положил руки ей на плечи и наклонился к ее уху.
— Хочу, чтобы т-ты встретила А-Аида и П-Персефону, его ж-жену.
Небольшой вздох сорвался с ее губ, и она переступила босыми ногами, шея выгнулась назад, пока она смотрела на роспись в благоговейном трепете — нет, смотрела на богиню в благоговейном трепете. Я отступил назад, давая ей пространство, и сложил руки на груди не в состоянии перестать смотреть на нее.
Мэй подняла руку и провела пальцами по бледному лицу Персефоны.
— В общине нам не разрешали фотографии или картины. Они считались ложными идолами, но я никогда не видела ничего прекраснее, чем этот портрет. Персефона красивая.
