Лариса Райт - Золотая струна для улитки
– Думаешь, он эгоист?
– Enfant terrible[61].
– Кто? – Зоя высовывает мордочку из-за шторки, за которой меряет следующий сногсшибательный туалет.
– Инфантильный мужчина.
– Да ладно, какая разница! – Алка провожает печальным взором возвращенное на вешалку сиреневое платье и снова облачается в зеленое.
– Как какая? Ты-то развелась с мужем! – Возмущенный писк из-за занавески.
– Ну, предположим, не я с ним, а он со мной. И потом, если бы я не развелась, Андреа бы и меня сейчас в инфантилизме обвинила. Ведь так?
– Пожалуй, так. В зеленом тебе на самом деле лучше.
– Да. Наверное, ты права. Знаешь, Ань, у тебя как-то все слишком просто получается.
– А в жизни вообще ничего сложного нет: плохое – хорошее, белое – черное, доброе – злое. Человек рождается, выбирает свой путь и идет.
– А оступиться и свернуть нельзя?
– Можно. Только, куда бы ты ни свернул, конец все равно известен. Давай подержу платье.
– Смешной максимализм в твоем возрасте.
Молчание.
– Держи. Выверни рукава, пожалуйста. Ты сама-то много таких, неинфантильных, встречала?
Неделя в Италии. Двадцатилетний мальчишка – русский студент без забот, денег и жилплощади – обнимает восемнадцатилетнюю иностранную девочку:
– Поедешь со мной?
– По-е-ду, – уверенный кивок. – Where?
– В Москву. Home.
– До-мой, а сasa.
Неделя в Испании. Взрослый мужчина с изломанной судьбой, полным чемоданом проблем и неустроенной жизнью:
– Поедешь со мной?
– Нет.
– Тогда я возвращаюсь с тобой…
– Я спрашиваю, сколько решительных мужчин у тебя было?
– Достаточно.
– Ой, девочки, о чем вы спорите?! – Зоя выплывает в следующем наряде из летящих страусиных перьев на совершенно прозрачном кружеве. – Решительный – нерешительный, инфантильный – неинфантильный… Зачем эти громкие слова? По-моему, все гораздо проще. Хочет человек жить с тобой – значит, любит. Нет – значит, нет.
– Уж кто бы говорил! – возмущается Алка. – Что-то ты десять лет со своим жить не хотела.
– Во мне просто очень развито чувство патриотизма. Или, по-твоему, все должны, как наша смелая испаночка, по первому зову мчаться в чужую страну?
Андреа чувствует в носу пощипывание от запаха назревающего скандала.
– Тебе не надо со мной возвращаться.
– Я сам решу, что мне надо. Вопрос, надо ли это тебе.
«Надо! Очень надо! Ужасно надо!»
– Не надо…
– Зой, ты права. Каждый, кто хочет жить с другим человеком, любит. И ты, Ал, тоже права: не каждый, кто хочет, может. Только есть еще и такие, кто может, хочет и не живет.
– Ты обо мне? – Алка собирается всерьез обидеться.
– Что ты! Я о себе…
23
– Это тебе. – Наталка протягивает Андреа конверт. – Из почтового ящика торчало. Пляши. Нет, по-настоящему. Не халтурь!
Андреа рассматривает штамп. Она уже месяц ждет этого письма. Наконец-то! Наталка вытягивает шею, пытается заглянуть через плечо.
– Что там? Андреа, ты что? Плачешь? Что случилось?
Андреа отбрасывает бумажку, будто от этого резкого движения изменится смысл написанного. Лучше бы она этого не знала. Зачем полезла не в свое дело? Вот уж точно, «благими намерениями вымощена дорога в ад». Ведь никто не просил выяснять. Она смотрит на Наташу полными слез глазами.
– Несправедливо! Понимаешь? Так не должно быть!
Растерянная девчушка поднимает письмо, читает напечатанный текст.
Уважаемая госпожа Санчес-Луговая,
К сожалению, в ответ на Ваш запрос вынуждена сообщить, что направленный в нашу клинику на принудительное лечение Бельский Григорий Николаевич 1989 года рождения скончался в результате приема токсической дозы стимуляторов амфетаминового ряда.
С уважением,
заместитель главного врача
Центра наркологической помощи «Шанс»
Лалабекова С.Т.
– Он умер, этот Бельский?
– Да.
– Почему?
– Наркотики.
– Восемьдесят девятого года, это ему… – Наталка закатывает глаза, производя расчеты, – восемнадцать лет. Молодой еще.
– Молодой.
– А кто он тебе?
– Никто.
– Ну правда!
– Правда никто.
– Тогда почему ты плачешь?
– От несправедливости.
– И моя мама умерла. Она была молодая. Это тоже несправедливо.
– Да, конечно. Просто один человек очень сильно пострадал для того, чтобы Григорий жил, а он умер. Значит тот, другой, зря пострадал.
– А бабушка говорит, что в жизни ничего зря не происходит. И что если так случилось, значит, Богу угодно.
Да-да, что-то подобное Андреа уже слышала неоднократно. Когда же эта бестелесная хищная сущность пресытится?! Когда ей надоест играть в шахматы, убирая с доски неугодные пешки?
– А бабушка никогда не говорила тебе, что каждый человек – хозяин своей судьбы?
– Нет.
– Если ты не выиграешь конкурс, ты будешь считать, что так решил Бог или что ты не справилась с задачей?
– Ну, не зна-а-аю… Наверное, и то, и другое.
– А я вот думаю, что винить во всем происходящем нужно прежде всего себя.
– Тогда я не понимаю. Этот Григорий был наркоман. Значит, он сам виноват в своей смерти. Что тут несправедливого?
– Правильно. Он виноват сам. Только винить себя в этой смерти будет и другой человек.
– Тот, что пострадал?
– Да.
– Потому что во всем происходящем нужно винить себя?
– Да.
– А в чем ты винила себя, когда погиб твой муж?
– В нашем последнем разговоре.
– Ты уже едешь?
– Еду.
– Да, я слышу, как колеса стучат.
– Ты меня встретишь?
– Конечно.
– Хорошо. Ну, пока.
– Пока.
– В том, что не сказала, как сильно его люблю.
– А потом ты всем говорила?
– Нет.
– Почему? Тебе нравится чувствовать себя виноватой?
24
– Я виновата перед вами. Простите, что позволила Наталке обманывать.
– Разве я могу сердиться? С тех пор, как умерла моя дочь, я еще никогда не видела внучку такой счастливой. Спасибо. Спасибо вам!
Победительница спрыгивает со сцены и несется к ним, размахивая дипломом и большой плюшевой игрушкой.
– Бабушка, тебе понравилась Андреа?
– Очень.
– А тебе понравилась моя бабушка?
– Спрашиваешь!
– Подожди, ты еще моего папу не видела…
– И думаю, еще не скоро увидите, – вздыхает Роза. – Мы вот его уже полгода не видели.
– Работа?
– Разъезды, гастроли. Он музыкант. А я не могу быть и мамой, и папой, и бабушкой в одном лице. Вы ведь будете продолжать общаться с Наталкой?
– Я только об этом и мечтаю.
– Придете к нам в гости?
– С удовольствием.
