Наталия Миронина - Отказать Пигмалиону
– Мам, я слишком хорошо знаю Юру. И если бы у меня была дочь, я бы не хотел, чтобы она встретила такого человека. Меня уже не волнуют его проблемы, хотя когда-то я пытался найти с ним общий язык.
– Видимо, ты пытался сделать это достаточно поздно. Когда он вырос и поддержка старшего брата оказалась ему не нужна. – Варвара Сергеевна вздохнула. – Я во многом виновата. Но и ты, Вадим, ты должен был быть к нему внимательнее.
– Мама, я не умею быть внимательным. Я это понял очень поздно. Так уж я устроен. У нас у каждого есть чего стыдиться и из-за чего переживать. Но Юрий… Он – безответственный, удачливый лоботряс. А тряхни его жизнь, от этого светского лоска ничего не останется!
Варвара Сергеевна онемела от таких страстей – в интонациях старшего ей почудилось не раздражение, а злость…
– Что с тобой, вы поссорились? – Мать не так-то просто было смутить. – Так ты зря на него обижаешься. Он всегда говорил, что с Алей ничего не выйдет. Не одна я так думала.
– С чего ты взяла?! Во-первых, я его не спрашиваю! Мне не нравится, когда ничего не понимают, а суют свой нос. А во-вторых, цыплят по осени считают! Пусть наш младшенький хоть чего-нибудь добьется в жизни. На отцовских деньгах и связях можно выехать, да только ума для этого большого не надо! Что он из себя представляет?! Пока – ничего! Только красиво говорит, как всегда! И очки втирает дурочкам!
Дальше мать расспрашивать не решилась, а Вадим неожиданно для себя вслух произнес то, что его волновало. Тогда у Тенина, пока Вадим отмалчивался в углу одного из диванов, Юрий вовсю флиртовал с Алей. «Эти светские приемчики – не отличишь вежливость от развязности!» – думал тогда Вадим. И вдруг давнее детское несоответствие в характерах и взглядах превратилось в злое предубеждение против брата.
Еще его удивил Тенин, откровенно поощрявший брата. Казалось, ему доставляет удовольствие то напряжение, которое чувствовалось в гостиной. С этого момента даже мысленно примириться с братом было невозможно. Вадима изматывал бесконечный мысленный диалог с Юрием, в котором он его обвинял и в черствости к умирающему отцу, и в транжирстве деньгами, и в легкомысленном отношении к многочисленным подругам. Темная история с забеременевшей совсем юной девушкой до отца не дошла, но только потому, что мать тогда встала на защиту сына, отрицая даже гипотетическую возможность подобной неприятности. Только Вадим знал, что это правда, и, никому ничего не говоря, помог однажды деньгами молодой маме. Все это теперь подогревало недовольство братом и в минуты плохого настроения. «Может, я не прав, все-таки брат. Родство подразумевает снисходительность, но… нет доверия к нему. А потому я не хочу, чтобы он касался моей жизни и моего дела!»
Уже поздно вечером Вадим почувствовал, что взвинтил себя так, что оставаться в одиночестве невозможно. Он вышел на улицу и пошел вдоль бульвара. Прохладный ветер немного его остудил, но покоя и порядка в душе не было. Не было единого решения для всех проблем, поскольку этого вообще в природе нет. Вадим же обвинял в этом младшего брата, так некстати появившегося на горизонте, мать, избаловавшую ненаглядного Юрочку, и почему-то Тенина. «Он – скользкий и какой-то… Интриган он, вот кто! – Вадим даже остановился, таким метким показалось ему определение. – Дойду-ка я до Али, может, она уже приехала!» Он развернулся и пошел в противоположную сторону. Но когда Вадим уже приготовился перейти дорогу, чтобы подойти к пансиону, он увидел, как из роскошной машины, остановившейся неподалеку, выходит Аля, ей помогает Алекс. Вадим еще раз удивился тому, как органичен стиль Тенина – свободные светлые брюки, светлая обувь, клубный пиджак, шляпа в руке. Все это было отлично сшитым, ловким и удивительно старомодным. Сочетание лоска и старины казалось излишне театрализованным, но манеры Тенина вполне соответствовали одежде, а потому весь образ производил благоприятное впечатление. Вадим видел, как некоторое мгновение они стояли и о чем-то разговаривали. Потом герр Тенин наклонился и поцеловал девушку. Порыв ветра наклонил ветки каштана, и Вадим не смог увидеть дальнейшее. Постояв в растерянности несколько мгновений, он развернулся и быстрым шагом пошел обратно. Только в этот момент он понял, что влюблен в Алю и что нет на свете ничего важнее этого чувства.
Что было в его жизни, кроме первой и единственной любви к Гале? Ничего. Тогда, в школе, он влюбился, как влюбляются несчастливые дети, – в кого-то, кто вдруг их услышит, кто на них пристально смотрит, кто им удивится. Эти дети влюбляются наотмашь, безоговорочно и безоглядно, вслепую, даже толком не разглядев лица. Их избранницы для них королевы, принцессы, феи, и не важно, что красотой и грацией эти девочки не блещут, а в школьной иерархии занимают совсем невысокое положение. Зато они, как правило, умны, мягки, деликатны и, несмотря на свой возраст, очень быстро понимают, что требует от них их рыцарь. А требует он верности, преданности и внимания. Всего того, чего недостает в доме. На удивление судьбе, эта влюбленность продолжительна и часто превращается в прочное чувство, позволяющее образовать семью. Из подобных избранниц получаются неплохие жены – уравновешенные, уверенные в себе и в том образе жизни, который выбрали для своих мужей. И все же один недостаток можно в этом царстве гармонии углядеть. Жизнь такой семьи порой напоминает убористый текст без абзацев, заглавных букв и знаков препинания. Никаких отступлений, никакого размаха, никаких ярких всполохов. Никакой страсти. Страсть осталась там, далеко позади, в юношеских тревогах и радостях. А может, ее и не было, а была влюбленность – привязанность двух сереньких воробышков.
Несмотря ни на что, Вадим Галю любил, как любят свою правую или левую руку, то есть объект, без которого жизнь не представляется возможной. Эта любовь стала привычной. Галя была прочна, вынослива, надежна. Она знала Вадима лучше, чем он сам знал себя. Жизнь с ней была правильной, разумной, и отец эту жизнь бы одобрил. Вадим и Галя существовали как одно целое и, растворив друг в друге свои индивидуальности, воспринимали себя как часть чего-то неделимого. Вероятность другой жизни, другого существования отвергалась ими, а потому психологического задела для возможных изменений в их семье не было. Ах, эта роковая ошибка молодых людей – строить железобетонный каркас семьи, пренебрегая искусством меняться.
И вот появилась Аля. Впрочем, Вадим потом долго размышлял, что же было первично – музыка, стремление к чему-то необычному и дерзкому или меланхоличная красота этой талантливой девушки? Ответа на вопрос он не нашел, но совершенно точно понял, что любовь – это иногда не единение с кем-то, а, наоборот, превращение в самостоятельную человеческую единицу, осознание своей исключительности.
