Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны
– Это мой торт! – Восклицание Фебы взлетело над общим гомоном.
На праздник собрались коллеги Доро, соседи, школьные друзья, семьи из общества «Гражданин Даун», дети со всей округи. Пришли и новые знакомые Каролины по больнице, куда она устроилась на неполную ставку, когда Феба пошла в школу. Каролина собрала вместе всех этих людей, устроила прием, расцветший в сумерках, как чудесный цветок.
– Мой торт! – снова зазвенел голосок Фебы. – Моя конфирмация!
Каролина пригубила вино. Теплый вечер, будто дыхание, гладил ее кожу. Она не видела Ала; он подошел неслышно, обвил рукой ее талию, поцеловал в щеку. Нежен, как всегда. Они поженились пять лет назад, устроив прием в саду, очень похожий на сегодняшний, с клубникой в шампанском, светлячками в воздухе, ароматом роз. Пять лет – а новизна не ушла. Комната Каролины на третьем этаже стала местом таинственным и чувственным, как этот сад. Она любила просыпаться рядом с теплым, большим телом Ала, который спал, легко положив руку на ее живот. Спальня, простыни, полотенца постепенно пропитались его запахом – запахом мыла, лосьона «Олд Спайс». Его присутствие было так явно, что, даже когда он был в рейсе, Каролина ощущала его каждым нервом.
– С годовщиной! – сказал он сейчас, легонько прижимая ее к себе.
Опускался вечер; гости наслаждались длящимся теплом; на траве, подернутой белым инеем цветов, выступила роса. Каролина взяла Ала за руку и усмехнулась втихомолку: он только приехал и еще не слышал новостей! Доро собралась со своим другом Трейсом в кругосветное путешествие на целый год. Это не было тайной для Ала: поездка планировалась давно. Но он не знал, что Доро, по ее собственным словам, «в ликующем расставании с прошлым», подарила Каролине свой дом.
Нарядная, в шелковом платье, Доро как раз приехала и спускалась по лестнице от аллеи. Трейс следовал за ней с большим пакетом льда. Он был на год моложе Доро, шестидесяти пяти лет, с седым ежиком, длинным бледным лицом и полными губами. Он стеснялся своего веса и вечно сидел на диете, любил оперу и спортивные машины, а когда-то на олимпиаде по плаванию едва не стал бронзовым призером. Он до сих пор спокойно переплывал Мононгехилу. Однажды днем он вылез из воды на берег и, пошатываясь, как был, в одних плавках, мокрый, попал в самую гущу ежегодного пикника факультета физики. Так они и познакомились, Доро и Трейс. Добряк Трейс симпатизировал Доро, а та попросту обожала его. Каролине он, правда, казался холодноватым и чересчур сдержанным, но какое ей, в сущности, дело?
Со стола порывом ветра смело стопку салфеток, и Каролина наклонилась их поднять.
– Ты принесла бурю. – Ал улыбнулся Доро.
– Как здорово! – воскликнула она. Доро все больше напоминала отца, черты лица стали острее, чисто-белые волосы – короче.
– Ал чувствует перемену погоды, как морской волк, – заметил Трейс, опустив тяжелый пакет на стол. Каролина придавила салфетки камешком. – Доро, замри! – воскликнул он. – Боже, какая ты красивая! Богиня ветра, честное слово.
– Раз уж ты богиня ветра… – Ал подхватил чуть не улетевшие бумажные тарелки, – то приглуши двигатель, чтобы наш прием не накрылся.
– Такой чудесный прощальный вечер! – продолжала восторгаться Доро.
Подбежала Феба с котенком на руках, темно-оранжевым клубочком. Каролина с улыбкой пригладила ей волосы.
– Можно мне его оставить? – спросила Феба.
– Нет, – как всегда, ответила Каролина. – У тети Доро аллергия.
– Мам, – жалобно начала Феба, но ее уже отвлек ветер, красивый стол. Она потянула Доро за шелковый рукав: – Тетя Доро! Это мой торт!
– И мой, – уточнила Доро, обнимая Фебу за плечи. – Не забывай, я уезжаю в круиз, поэтому торт и мой тоже. А еще мамы и Ала, потому что у них пятая годовщина свадьбы.
– Я уезжаю в круиз! – захлопала в ладоши Феба.
– Нет, нет, детка, – мягко возразила Доро. – Не сейчас. Это путешествие для взрослых. Для нас с Трейсом.
Разочарование Фебы было столь же глубоко, как недавняя радость. Живая и быстрая как ртуть – что бы она ни чувствовала, это поглощало ее целиком.
– Эй, малыш! – Ал опустился рядом с ней на корточки. – А эта киска любит сливки, как думаешь?
– Еще цепляясь за обиду, Феба попыталась сдержать улыбку, но тут же сдалась – и круиз был забыт.
– Вот и отлично! – Ал подмигнул Каролине, уводя Фебу за руку.
– Не берите котенка в дом, – предупредила Каролина.
Она поставила на поднос стаканчики и пошла с подносом среди гостей, в душе не переставая удивляться: она, Каролина Симпсон, – мать Фебы, жена Ала, активистка движения за права нездоровых детей; в ней нет ничего общего с той робкой женщиной, которая тринадцать лет назад стояла с младенцем на руках в кабинете безмолвной, погребенной под снегом больницы. Каролина обернулась на дом: кирпичные стены почти светились на фоне наливавшегося свинцом неба. «Мой дом!» – подумала она, своеобразным эхом к недавнему заявлению Фебы. И улыбнулась следующей, до странности уместной мысли: моя конфирмация.
У зарослей хмеля чему-то смеялись Сандра и Доро, миссис Солард несла по дорожке вазу с лилиями. Трейс, прикрывая ладонью спичку, пытался зажечь свечи, ветер ерошил его короткие волосы. Фитили шипели, вспыхивали и гасли, но все же один за другим разгорались. Язычки пламени осветили белую льняную скатерть, прозрачные конфирмационные чашечки, вазу с белыми цветами, торт со взбитыми сливками. Мимо пролетали автомобили. Их шум заглушали веселые голоса, шелест листвы. Каролина замерла на мгновение, думая об Але и его руках в темноте спальни. «Это счастье, – сказала она про себя. – Это и есть счастье».
Вечеринка продолжалась до одиннадцати. Доро и Трейс задержались после ухода гостей, помогли убрать подносы, остатки торта, вазы с цветами, вернуть столы и стулья в гараж. Феба уже спала. Ал отнес ее в дом, когда она разрыдалась от усталости и перевозбуждения, а вспомнив к тому же об отъезде Доро, наплакалась так, что едва дышала.
– Хватит суетиться! – Каролина остановила Доро, задев рукой плотные, упругие листья сирени. Она посадила эти кусты три года назад, они долго были жалкими веточками, а теперь начали разрастаться. На следующий год уже будут прогибаться под тяжестью цветов. – Я завтра сама уберу. А вам рано вылетать. Не терпится?
– Еще как, – отозвалась Доро так тихо, что Каролина с трудом ее услышала, и кивнула на освещенное окно: в кухне возились, очищая тарелки, Ал и Трейс. – Знаешь, мне и сладко и горько. Сейчас обошла в последний раз все комнаты. Это – моя жизнь. Так странно ее покидать. И все же я безумно жду отъезда.
