Алексей Чурбанов - Грешники
— Вам хорошо рассуждать. Вам судьба распорядилась в Питере родиться. А мне что ж, всю жизнь в Боровичах сидеть?
— Ну почему, живи как захочешь и сможешь. Только Лена-то тут причём?
— Всё для неё.
— А нужно ей это, ты спросил?
— Нужно. Она, может, сама ещё не понимает. Я согласен, вы человек перспективный, с квартирой, с машиной, хоть и не «мерседес» у вас. Доцент. А я кто? Но у меня всё впереди. У вас уже всё позади, а у меня всё только начинается. Вот в чём наша разница.
— У тебя ещё не известно, начнётся или нет, — с чрезмерной горячностью возразил Шажков, — а у меня уже началось и ух как развивается!
— Она вас не любит. Вы её приручили, пользуясь своим преимуществом, глаза замылили, умными речами прибили. Так каждый может, с квартирой-то!
«Эх, — расстроился Валя, — ну что ж так дубово!» — на него напала злость.
— Мне уже 37 лет, — глухо проговорил он, — и у меня таких парней, как ты, пара десятков на курсе каждый год. Так вот, те, у кого, как ты говоришь, всё только начинается, не плачутся в жилетку одноклассницам и не завидуют другим, а активно строят свою жизнь, и у них это получается. А так, как ты, ведут себя только лузеры.
Шажков специально применил новомодный термин, который сам не любил и считал обидным. Стрепетова проняло так, что он вздрогнул и побледнел. Валентин между тем продолжал, пытаясь скрасить для Димы горькую пилюлю:
— Если ты не лузер, а я верю в это, то не вешай свои проблемы на других, делай своё мужское дело, процветай. И народ потянется к тебе.
— Процветай! — с неожиданной злостью выдавил из себя Стрепетов. — Одни на всём готовеньком, а другие — процветай!
— Дима, не порти совсем уж впечатление о себе. Оно и так неважное, — почти умоляющим тоном попросил Шажков.
— Мне ваше впечатление знаете до чего? — отрывисто произнёс Стрепетов. — Я понял: вы опасны для Лены. Я и встретиться-то с вами хотел, чтобы просто убедиться в этом. И я объявляю вам войну.
«Ну и ну, — с досадой подумал Валентин. — Вот придурок-то на мою голову. Надо было не разговоры разговаривать, а сразу в рог дать. Как вот теперь от него избавиться, от вояки несчастного?»
Шажков удивился, с одной стороны, собственному спокойствию, а с другой — уверенности парня и подумал: «Смелый парнишка, или, может быть, псих. Начни он такой разговор недели две тому назад, от него бы мокрого места не осталось, а я сидел бы уже в кутузке».
В это время в комнату лёгкими шагами вошла Лена с двумя чашками чая в руках. Дима Стрепетов тут же вскочил и торопливо, размахивая руками, вышел в коридор. Было слышно, как стукнула дверь в туалет.
— Ну что? — шёпотом спросила Лена Шажкова, ставя чашки на журнальный столик.
— Нужно заканчивать, — тихо ответил Валентин, — разговора не получилось. Наговорили друг другу всякого. Я и сам не сдержался, назвал его лузером.
— А он?
— Объявил мне войну. А тебя хочет отвезти в Москву. Ребёнок он ещё, Лена.
— Ты не знаешь этого «ребёнка». Оружия при нём, слава богу, нет. Ключи от квартиры я забрала — попросту выкрала у него из кармана куртки. Так мерзко я себя давно не чувствовала.
— Спокойно, Лена. Всё хорошо. Мы сейчас пойдём на улицу гулять. Там и распрощаемся с ним.
Через несколько минут Дима Стрепетов появился в дверях и, оглядев Шажкова с Окладниковой, с кривой усмешкой спросил: «Всё? Договорились?»
— Договорились идти гулять, — сказал Шажков тоном, не предполагавшим отказа.
— Это без меня. Я ухожу. Ключи от квартиры были у меня в кармане. Ты взяла? — обратился он к Лене.
Лена покраснела, а Шажков сказал:
— Да. Ключи мы забрали.
— Можно было бы и по-другому это назвать.
— Неважно, как назвать. Решение принято — решение выполняется.
Стрепетов как-то очень внимательно поглядел на Валентина, взялся за спинку стула и спросил странным голосом: «А если я не уйду?»
Шажков почувствовал, как у него поджался живот, напряглись мышцы спины и бицепсы. Он уже был готов начать движение вперёд, когда Стрепетов, сделал быстрый успокаивающий жест рукой и торопливо сказал: «Всё, всё. Ухожу, ухожу».
В коридоре он на секунду замешкался и сказал, обращаясь к Лене: «Устроюсь в Москве — дам знать через Марину Мироновну. У меня большие планы — и по работе и по жизни».
— Дима, желаю тебе успеха, — ровным голосом произнесла Окладникова, не смотря на него. — Но это всё будет без меня. Точка.
Она не видела, как Стрепетов загадочно улыбнулся и с этой улыбкой на лице исчез за дверью.
Когда он ушёл, Лена села без сил на тахту и долго не могла ничего сказать. Потом с просветлевшим лицом глянула снизу вверх на Шажкова: «Неужели кончились испытания?
— Кончились, — сказал Шажков, — для меня точно кончились. Я выздоровел.
Он почувствовал душевный подъём, потому что понял: ревность прошла. Теперь он с трудом мог вспомнить и тем более объяснить своё собственное недавнее состояние, в котором он следил за Леной, лазал в её мобильник и трясся по ночам от безумной обиды и жажды мщения. Его собственная психика не пускала его обратно в этот кошмар. Он — здоров.
— Теперь дело за мной? — с лёгким испугом спросила Лена. — Я, как всегда, отстаю?
— Я тебя подожду, не брошу, — засмеялся Валентин. — Мы теперь всё будем делать вместе. Вместе отобьёмся от любой напасти.
Вечером по каналу „Культура“ дежурные телевизионные спорщики из творческой элиты дискутировали об интеллигенции. Шажкова задела пара хлёстких заявлений модного писателя: „Русский интеллигент категорически не способен поддерживать в порядке самого себя, не то что семью или общество“. И ещё: „Я бы кухарке доверил управлять Россией, но не интеллигенту“.
„Интеллигент“ теперь ругательство, что ли?» — с досадой подумал Валентин.
— Давай назло врагам построим счастливую, состоятельную и умную интеллигентскую семью. Мы ведь сможем? — спросил он у Лены, сидевшей рядом.
— Я всё сделаю для этого, — весело отозвалась Лена, — и даже больше.
Зря, наверное, говорят, что люди обладают даром предчувствия. До следующего испытания, уготованного им, оставалось меньше суток. Шажков же ничего не почувствовал. Лена Окладникова, кажется, тоже.
7
Весь следующий день они занимались уборкой Лениной квартиры, готовя жильё к возвращению хозяевам. Закончили вечером, устали, проголодались, и Шажкову пришло в голову отужинать где-нибудь в ресторане или кафе, причём непременно с шампанским. Сказано — сделано. В девятом часу вышли на тёмную улицу, прошли вдоль домов к единственному светлому пятну — местному торговому центру, осмотрелись, и тут только до Шажкова дошло, что он не у себя на Васильевском, а в отдалённом спальном районе, где с кафе туго, а с ресторанами тем более. Лена вспомнила, что кафе есть в парке: «Помнишь, где мы гуляли летом и встретили Савельевых?»
