Наталия Рощина - Игра теней
– Что? Я не расслышала.
– Ничего, это я просто пытаюсь сопоставлять.
– Что?
– Мама, – Артем в мгновение ока оказался в проеме кухонной двери. Глаза его сияли. – Мама, если все обстоит так, как я думаю, у тебя скоро не будет никаких поводов для беспокойства!
Он снова подошел и обнял ее крепче, чем когдалибо. Алла Васильевна была ошарашена проявлением такой нежности. Она не ожидала подобной реакции. Неужели Артем все еще неравнодушен к той девушке? Она смотрела на его полные восторга глаза и вспоминала слова мужа: «Первая любовь остается с человеком навсегда…» Глядя сейчас на Артема, Алла Васильевна видела бесспорное подтверждение этих слов. Это означало, что сын давно, очень давно сделал свой выбор.
Даша провела целый день в ожидании чего-то неприятного. Так бывает: как будто нет повода для беспокойства, но где-то в душе появляется червоточинка и начинает разрастаться. И по мере ее роста увеличивается то, что можно назвать беспричинным страхом. Сердце вдруг начинает переходить в ритм галопа, дыхание сбивается, и хочется крепко прижать руку к груди в надежде, что это поможет его утихомирить. Это ощущение сродни тому, когда на твоих глазах происходит что-то ужасное, а ты не в силах его предотвратить, потому что опоздал на долю секунды. Ты просто свидетель, смотришь и едва ощущаешь себя живым от непоправимого ужаса. Вот так было и с Дашей. Она боялась не успеть разобраться с этим до конца и в тоже время страшилась того, что может принести открытие истины.
Не поднимаясь с постели, Даша включила телевизор. Нашла утреннюю развлекательную программу и попыталась внимательно слушать улыбчивую ведущую. Но девушка с профессиональной улыбкой на лице никак не могла завладеть ее вниманием. Все происходившее на экране казалось Даше наигранным спектаклем. Ей так и чудилось, что когда передача закончится, эта белокурая худышка с большими пухлыми губами, претендующая на какой-то свой, мало кем понятый спортивно-авангардный образ, вздохнет с облегчением до следующего эфира. Девчонка явно не на своем месте. А пока она кривляется, перечисляя выдающихся людей, родившихся шестого марта. Даша видела, как губы ее двигаются, но воспринимать смысл произносимого стало абсолютно не интересно. Однако один положительный момент Даша все же нашла: теперь она точно знала, что наступило шестое марта. По-прежнему не работая, коротая дни и вечера за книгой, просмотром видеофильмов или на кухне, она часто забывала следить за ходом времени. Собственно, ее образ жизни не требовал никакой точности. Это стало даже забавлять Дашу. Она перестала раздражаться по поводу серости и монотонности каждого дня, согласившись с высказыванием Стаса:
– Если тебе что-то не нравится, а ты не можешь этого изменить – смирись, и проблема уйдет сама собой.
Сначала этот совет Даша восприняла как оскорбление: как это она не может изменить?! А если его рассмотреть в другой плоскости: не может или не хочет? Значит, она перестала быть хозяйкой своей судьбы? И Даша начала играть в игру, в которой от нее якобы ничего не зависело. Ей это даже понравилось. Не нужно было следить за домом: Лилия Егоровна приходила по-прежнему два раза в неделю, приводила все в состояние блеска и полного отсутствия следов пыли, впрочем, как и других следов – самой жизни. По просьбе Даши она покупала продукты, готовила ужин. Даша от всего самоустранилась. Она просыпалась каждый день одна, с тоской глядя на опустевшую постель Дубровина, умчавшегося на работу, и посмеивалась над его вечной занятостью, зависимостью от обстоятельств, работы, сотрудников, посетителей. А вот она была от всего этого свободна! Даша перестала думать о работе, позволила себе потакать капризам, которые вдруг откуда-то всплыли в огромном количестве. И самое интересное, ей казалось, что Стасу нравится то, что она разрешила себе забыть о времени, обязанностях и предалась лености, праздности, гурманству, граничащему с обжорством. Единственное, чего она себе не позволяла, – курить в постели. Для этого она едва находила в себе силы спускаться на кухню и, подойдя к окну, выкуривала одну-две сигареты, глядя на привычный загородный пейзаж. Последние дни именно в такие минуты она почему-то вспоминала о возможном приезде Симы. Март. Она говорила, что приедет в марте на юбилей матери, но вспомнить дату рождения Елизаветы Михайловны Даша не могла. Но и это ее недолго беспокоило.
Она лежала на кровати до двух-трех часов, не заботясь о том, как выглядит, ведь до возвращения Дубровина еще очень долго, а ей самой нет дела до того, что у нее на голове и чистила ли она зубы. Даже Лилия Егоровна стала бросать на нее внимательные, пытливые взгляды, но не решалась ни о чем спрашивать. Ирина Леонидовна тоже улавливала в словах дочери что-то странное, не свойственное ей, но боялась задавать вопросы. Марина, звонившая раз-два в неделю, ни о чем не спрашивала, потому что хотела, чтобы слушали только ее. Она даже из вежливости забывала поинтересоваться делами, здоровьем подруги, из чего Даша сделала вывод, что Машке совсем плохо. Но эта мысль не сорвала ее с места, не заставила бежать спасать, помогать, поднимать дух. Так было раньше, но не теперь. Даша просто приняла это к сведению, продолжая свой неспешный ритм жизни.
На днях ей попался глянцевый журнал. Он лежал на диване в гостиной. Даша увидела на обложке улыбающуюся актрису и решила прочесть, чему это она так радуется. Ведь послушать актеров, у них не работа – сущий ад! Ни личной жизни, ни детей вовремя – все на алтарь служения великому искусству! Дубровина заранее была настроена против всего, что решила сообщить о себе эта звезда, но, к своему удивлению, задержалась совершенно на другой статье. Прочитав ее, она сделала неожиданный вывод: у нее депрессия! Самая настоящая, затяжная депрессия. И выйти из нее, судя из прочитанного, не так-то просто. Даша тут же задумалась о причинах, по которым она должна снова разрушать порядок своих мыслей, действий, и не нашла ни одной значительной. Она вообще перестала что-либо понимать. Ее настолько все устраивало сейчас, что она все чаще спрашивала себя: из-за чего был бунт? Зачем она уходила из дома? Ей сейчас не нужно было ничего из того, чего хотелось добиться два-три месяца назад. Лень и апатия прочно обосновались у нее в душе. И от этого стало отвратительно пусто, холодно, а желания что-то изменить так и не возникло.
Дубровин тоже замечал перемены, но Даша ошибалась, когда думала, что они ему нравились. Стас был обеспокоен. Он не подавал виду, но, присматриваясь к Даше, замечал ее странное поведение: она могла целый вечер провести в молчании, обижалась, что он нашел пригоревшим и несъедобным ужин. Могла расплакаться потому, что он сел смотреть телевизор и включил не тот канал, который любила смотреть она. Лилию Егоровну она все больше загружала работой, даже не советуясь с ним. Да, он принял на время эту женщину в свой дом, но совершенно не рассчитывал, что после возвращения Даши у нее прибавится обязанностей. И дело было не в оплате, не в деньгах, а в том, что, по сути, возвращение Даши было заметно лишь по тому, что она каждый день ждала его по вечерам в постели. Была нежна, молчалива, и он едва ли понимал, находит ли она наслаждение в его ласках. Это тяготило Стаса еще больше, чем долгие, бесконечные ночи одиночества, которые он проводил весь декабрь. Как ни старался он тогда загружать себя работой, никому не хотелось трудиться рядом с ним по двадцать четыре часа в сутки. Поэтому приходилось возвращаться в огромный пустой дом, затапливать камин и пытаться заснуть прямо в гостиной, на широком кожаном диване, глядя на пляшущие языки огня.
