Ольга Карпович - Соперницы
— Наташа! Наташа!
Она ловила его беспокойные руки, прижимала их к своей пышной груди, словно специально вылепленной природой для утешения страждущих, и журчала вполголоса:
— Ну-ну-ну… Успокойся, бедный мой! Сколько же всего на тебя свалилось! И никто-то не поймет, не утешит, не приголубит… Куда ж ты без меня, болезный ты мой!
А он все ниже склонялся над столом и хрипел:
— Не знаю, я ничего не знаю… Я совсем запутался!
— Я знаю, — уверенно кивала она. — Я все знаю за тебя.
И прижимала к себе повинную голову блудного мужа с ласковостью бульдога, намертво вцепившегося в любимую кость. А Меркулов, найдя наконец подходящее плечо, сладко рыдал, упиваясь собственной беспомощностью и бесхребетностью.
* * *У подъезда гостиницы остановилось такси. Полусонный мальчишка-служащий бухнул на асфальт чемоданы, и усатый водитель принялся впихивать их в багажник: темно-коричневые кожаные — Стефании и мою плебейскую заштопанную спортивную сумку.
Мы вышли на крыльцо. Над городом разгорался ранний желтовато-бледный рассвет. Стефания передернула плечами, поеживаясь от утренней прохлады, я плотнее запахнула все ту же вытертую джинсовую ветровку, сунула руку в карман, на ощупь вытащила какой-то гладкий комок и, разжав пальцы, выронила на дорогу старую, сильно потрепанную кожаную перчатку. Служащий гостиницы, белесый парень с сгоревшим на солнце облупленным красным носом, изловчился подхватить ее первым, сунул мне, буркнув:
— Вы уронили!
И многозначительно уставился на меня, ожидая чаевых.
— Спасибо! — сипло выдохнула я и сунула ему измятую бумажку.
Чемоданы были уложены, Стефания обернулась на дверь, ожидая задержавшегося у гостиничной стойки Голубчика. Но дверь все еще оставалась закрытой, а вот из-за угла облупившегося двухэтажного здания вылетел вдруг Меркулов, расхристанный, в кое-как накинутой куртке. Он бросился к нам и вдруг затормозил, наткнувшись на спокойный отрешенный взгляд Стефании.
— Успел все-таки, — страдая от навалившейся вдруг неловкости, буркнул он. — Значит, уезжаешь?
Лицо Стефании мучительно передернулось. Она судорожно потерла левый висок, с силой закусила губы. Бог знает, откуда черпала силы эта удивительная женщина, только что пережившая крушение всей жизни, оплакавшая единственного сына, заново переболевшая былой любовью, ее предательством и гибелью… Но, где бы она их ни черпала, ответила почти спокойно:
— Да. Через два часа самолет до Москвы. А оттуда сразу в Рим. Извини, я не могла тебя предупредить, не знала, по какому адресу тебя искать.
— Да, мы с Наташей… — он замялся, глядя куда-то себе под ноги, затем вскинул на нее глаза. — Значит, все кончилось?
— Кончилось, — уверенно кивнула она. — Все!
— Нелепость какая-то, — он ткнулся подбородком в нервно сцепленные в замок руки. — Глупость… Дурацкое проклятье! Отчего у нас никогда ничего не выходит? Ведь мы же так хотели теперь ценить и беречь друг друга, столько говорили про второй шанс.
Стефания помолчала, глядя поверх его головы куда-то в разгорающийся красным край утреннего неба, потом произнесла раздумчиво:
— Знаешь, Женя, я теперь поняла, что так не бывает, второго шанса не бывает, понимаешь? Если шанс упущен, значит, его просто не было. И это не глупость и не дурацкое стечение обстоятельств. Это закономерность. Не могло у нас с тобой ничего получиться ни тогда, ни сейчас. Видимо, мы просто не друг под друга сделаны. Такое случается, ничего не поделаешь.
— А с кем же, с кем у меня, по-твоему, могло бы получиться, если не с тобой? — допытывался он.
— С Наташей, — просто пояснила она. — У тебя с Наташей, а у меня… Нам следовало понять это раньше, намного раньше. И не было бы этих многолетних пустых сожалений и жалоб. Не было бы этой жизни «понарошку», вполсилы, с постоянной оглядкой на ту, другую, воображаемую жизнь, которую мы могли бы прожить вместе. Не могли бы, не прожили, понимаешь? Невозможна она, эта другая жизнь. В нашем мире все происходит очень правильно, только мы всеми силами пытаемся этого не замечать.
Захлопнув багажник, водитель обратился к Стефании:
— Ну че, отправляемся, что ли?
— Да, — отозвалась она, — через минуту. Алена, садись в машину.
— До свидания, — буркнула я Евгению, залезая в автомобиль.
Он рассеянно кивнул в ответ, схватился за голову, судорожно потер ладонями глаза, выговорил:
— Проклятое похмелье! Ничего не соображаю… Что же, это теперь совсем? Навсегда?
— Прощай, Женя! — легко сказала Стефания, берясь за ручку дверцы..
Меркулов же так и остался на тротуаре, потерянно озираясь по сторонам.
И в эту минуту мне стало вдруг жаль его — никчемного, безвольного, искренне убежденного в собственной исключительности и уверенного, что жизнь его не сложилась по случайной трагической ошибке природы. Не понимающего, что Стефания права и это не ошибка, а горькая, неприукрашенная реальность. Что женщина эта скроена не для него, он никогда не дотягивал до нее, оттого и бесился, рвался и мучился. Ее же несчастье заключалось в том, что она столько лет отказывалась это понимать. Теперь же не знающая случайностей судьба окончательно расставила все на свои места. И мне отчего-то казалось, что Меркулову она приготовила незавидный финал — долгие бессмысленные годы тяжких воспоминаний, запоздалых озарений и позднего раскаяния. Впрочем, рядом с ним ведь остается верная Натали, чья неубиваемая рабочая энергия, наверное, долго еще будет вытягивать его из слезливых запоев и вялых приступов отчаяния.
— Постой! Подожди! — отчаянно вскричал вдруг он, бросаясь к машине, цепляясь за дверцу, за которой скрылась Стефания.
Как будто все еще надеясь вот сейчас, сию минуту, вернуть все и исправить, он хватался за полуопущенное оконное стекло.
— А как же я? Как же мы? Наша жизнь в Риме, мы же мечтали… Ты сама этого хотела! Ну да, я дурак, слабый, никчемный… Я, наверно, тебя недостоин. Но я не могу без тебя! Без тебя я ничто, ноль, у меня ничего не получается! Прости меня! Ты должна, должна меня простить! Иначе мне крышка…
Он почти кричал, нависая над окном. Стефания мучительно поморщилась, отодвигаясь, вздохнула:
— Не надо, Женя. Я ведь все тебе уже сказала.
Из гостиницы вышел наконец Голубчик, с минуту созерцал эту сцену, затем подошел к такси и, отодвинув Евгения плечом, произнес внушительно:
— Разрешите!
И тот смешался, замолчал, напряженно следя покрасневшими запавшими глазами за Светланой и Анатолием.
— Ты уверена, что не нужно проводить тебя в аэропорт? — спросил Голубчик, склоняясь к окну.
