Соль под кожей. Том второй (СИ) - Субботина Айя

Настоящее

— Лера, я знаю, что у тебя куча своих проблем… — Марина в трубке снова громко всхлипывает.

— Что случилось?

Я уже жалею, что взяла трубку. Несколько дней просто игнорировала все ее сообщения, потом пропустила пару звонков и чтобы это не выглядело совсем отвратительно, написала, что у меня куча работы, но я выйду на связь как только смогу оторвать нос от горы документов, в которых копаюсь как вошь в навозе. Но, конечно, не перезвонила.

После того, как Вадим ясно дал понять, что не собирается отказываться от идеи сделать меня своей любовницей, я не придумала ничего оригинальнее, чем просто постепенно подвести Марину к мысли, что я не заинтересована в продолжении нашей дружбы. Так бывает, когда люди, пытающиеся вернуть прошлое, вдруг понимают, что эта идея «откликается» только кому-то одному. И со временем, усилий второй стороны становится просто недостаточно, чтобы сохранить общение или хотя бы поддерживать видимость контакта. Я не верю в то, что люди могут оставаться лучшими друзьями, общаясь раз в год. Хотя, в этом вопросе я точно не мерило, потому что уже давно не верю ни в нормальные отношения, ни в дружбу. Я вообще ни во что не верю, только в собственные силы и жгучее желание мести.

Хотя, после того, как Завольский-старший обвел меня вокруг пальца, даже в это уже верится с трудом.

— Марина? — напоминаю о том, что мы все еще на прямой линии, а она просто продолжает реветь. — Ты где? Тебя кто-то обидел?

Пять минут назад она прислал мне короткое сообщение орущими заглавными буквами: «МНЕ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ!!!» И мой палец автоматически нажал на кнопку вызова, потому что в голове уже начали проносится сценарии — один другого ужаснее. Но в особенности тот, в котором старый боров каким-то образом разнюхал о существовании Марины и, в назидание мне, решил разделаться с ней так же показательно, как и с Региной. Как бы безумно это не звучало, но после того случая я перестала думать, что для этого монстра существуют хоть какие-то моральные преграды. Он и со мной-то до сих пор не разделался только потому, что ему нужен обслуживающий персонал для схемы. Но как только он найдет подходящую замену — а работа в этом направлении идет уже полным ходом, можно не сомневаться — моя собственная жизнь уже не будет стоить ровным счетом ничего. Но так же верно и то, что как только я попытаюсь сбежать — меня тоже попытаются «убрать по-тихому», потому что я слишком много знаю. Потому что «шестерок» вроде меня нельзя отпускать «просто так». И я все это знала, когда собиралась ввязаться в большую игру, так что винить мне некого.

Но бежать я не собираюсь. До тех пор, пока я нужна Завольскому живой, у меня есть время попытаться сделать финт ушами и еще раз развернуть ситуацию в свою пользу.

— Я в больнице, — почему-то шепотом говорит Марина.

— Ты в порядке?! — Я не осознаю, что кричу, но в кабинет тут же влетает моя испуганная секретарша. Жестом даю понять, чтобы держала наготове блокнот для записей. — Марина, блин, не молчи!

— Я не могу! — тоже повышает голос Марина, хотя это больше похоже на истерику. — Я приехала на аборт, но я просто… не могу! Даже в кабинет зайти не могу.

Аборт.

Одно единственное слово, но оно отправляет меня в нокаут. Хватает сил только спровадить секретаршу, а потом завалиться в кресло, чувствуя себя так, будто мягкая спинка — единственная в мире опора, которая не дает мне безобразно развалиться на части.

— Аборт? — говорю онемевшими губами. — Ты беременна?

Ее дочке нет и двух, и уже вторая беременность? Нет, я знаю массу примеров, когда рожают погодков или даже трех детей по разу в год. Но это либо каки-то отбитые неблагополучные семьи, где тупо плевать и нет денег ни на презервативы, ни на нормальное обследование, либо нормальные семьи, где все оформлено документально. Марина так ни разу и не назвала Вадима как-то кроме «папа Стаси» (хотя пару раз она использовала странную формулировку «наш папа»). А сам Вадим клялся, что между ними ничего нет.

«Очнись, Валерия! — орет и матерится мой внутренний голос. — С каких это пор ты начала снова верить мужикам?!»

— У меня задержка, — почему-то извиняющимся тоном бормочет она. — Я сделала несколько тестов и они…Я не уверена точно.

Шесть недель. Кручу в голове эту цифру. Не уверена, что правильно считаю, но, кажется, это примерно совпадает по времени с тем вечером, когда я собственными глазами видела, как Вадим поднялся к ней в квартиру и не вышел оттуда. Нет, конечно, я не настолько полный наивняк, чтобы думать, что именно в ту злосчастную ночь они заделали еще одного ребенка, но это — еще одно свидетельство тому, что между ними есть отношения. Абсолютно реальные, а не «странные», как бы сильно я не искала этому подтверждения.

Шесть недель беременности — это ОГРОМНОЕ доказательство против всех попыток Авдеева обставить все так, будто между ними действительно был только разовый секс.

«Ага, разочек, чисто по-пьяни, чтобы поддержать, — едко обращаюсь к его призрачному, стоящему перед глазами образу. И, оттолкнувшись ногой, разворачиваюсь кресло к окну. По крайней мере, там более правдоподобный пейзаж, чем «самые честные в мире Авдеевские глаза».

— Аборт делать ведь совсем не обязательно, — говорю все теми же онемевшими губами. И собственный голос тоже звучит как-то механически.

Если бы я была не заинтересованной стороной, то в первую очередь спросила бы, что обо всем этом думает отец ребенка, исходит ли просьба об аборте от него или это ее личная инициатива, и вообще — знает ли он о привалившем счастье.

Но я ничего не хочу знать!

Мне не интересны подробности их отношений!

Я хочу чтобы… и Марина, и Вадим исчезли из моей жизни. Пусть живут долго и счастливо где-то там, где яркая радость их семейной жизни не будет ослеплять моих демонов.

— Ты можешь приехать? — просит Марина. — Пожалуйста. Я осталась совсем одна. Мне… Боже, Лера, у меня больше совсем никого нет. Я просто… как будто в вакууме. Это… какое-то… полностью безвыходное…

— В какой ты больнице? — перебиваю я, намеренно не давая ей закончить. Передергивает от воспоминаний об Алине, бывшей девушки Шутова. Мысль о том, что я, хоть и очень косвенно, могла быть к этому причастна, до сих пор отравленное занозой торит где-то в той области моей души, где сохранился маленький островок ничем не замаранной совести.

Она называет адрес одной из лучших женских клиник. Той, в которой уже который год стоит на учете Илона — жена Наратова. С этой клиникой у меня тоже связана парочка «приятных воспоминаний».

— Там есть кафетерий, иди туда и жди меня там, — говорю приказным тоном. — У них вкусные синабоны с кремом на кокосовых сливках. Заказывают из лучшей кондитерской. Даже в твоих «мишленовских звездах» нет таких пальцеоблизывательных десертов. Чтобы к моему приезду сожрала три штуки, поняла?

— Лерка, боже, я тебя обожаю, — сквозь слезы смеется Марина.

Я быстро кладу трубку и убираюсь из офиса, на этот раз без намека на то, что у меня есть веская, исключительно рабочая причина покинуть кабинет за два часа до конца рабочего дня. Какая уже нафиг разница, если Завольский и так может устроить мне моментальное увольнение когда угодно и за что угодно?

Выруливаю на главную дорогу, оттуда — поворотами и дворами, чтобы срезать путь до клиники. Нарочно делаю погромче своих любимых брутальных финов, чтобы заглушить мысли в голове, но они все равно перекрикивают даже задорно ревущие рокерские глотки.

Марина беременна. Учитывая прошлое, в котором она сама созналась, какова вероятность, что отец ее ребенка — не Вадим? Что она вообще не в курсе, от кого забеременела? Я мысленно бью себя по рукам за такие мысли. Для некоторых у меня самой тоже «пикантное прошлое», а наличие в анамнезе десятка любовников для Дам выхолощенной морали, вообще равносильно клейму «проститутка». Знавала я парочку прилежных жен одного мужа, которые плевали ядом буквально в каждую счастливую женщину, потому что до усрачки хотели хотя бы на денек оказаться на их месте.