Не оставляй меня, Малыш! - Бочарова Татьяна Александровна

— Ну не знаю. — Женя тяжело вздохнула и снова поправила волосы. — Действительно зря я заново ворошу всё это. Если б ты знал, Алёша, как горько тогда мне было, как страшно, как обидно. Когда выгнала тебя, жить не хотела. Спасибо, добрые люди помогли, вывезли в другой город, устроили в больницу, Лидочку к себе взяли. Я полгода в себя приходила, ни есть, ни пить не могла, почти не разговаривала ни с кем.

Потом оклемалась потихоньку, начала работать. Сначала в больнице, потом в кооперативе. Деньги появились. В девяносто четвертом мы вернулись в Москву, у меня уже был кой-какой опыт работы в коммерческих структурах. Нашла бывших сослуживцев, организовали частную поликлинику, небольшую, правда. Но дела, тьфу-тьфу, идут помаленьку, не жалуюсь. Вот отремонтировалась, обставилась, — она обвела рукой кухню, — Лидочку в хорошую школу пристроила. Сейчас она в десятом, на будущий год в университет пойдет, на экономику. Так вот и живем, Алёша, не пропали. — Женя вдруг замолчала, прислушалась.

Из коридора послышался шум, весёлые голоса. Бодро протопали многоногие шаги, кто-то громко, басисто хохотнул, ему ответил звонкий заливистый девчачий смех.

— Кажется, уходят, — вполголоса сказала Женя.

Алексей поспешно отодвинул тарелку. Громко лязгнул замок.

— Мама! — позвал из прихожей звонкий голосок, тот самый, что смеялся минуту назад. — Мам! Ты где?

— Я тут, — отозвалась Женя.

Дверь распахнулась.

— Ой, здрасте. А я смотрю, куртка чья-то висит. Думала, может, кто из мальчишек забыл, хотела догонять. — Она смотрела на Алексея с удивлением и любопытством и улыбалась приветливо, но немного сдержанно.

Ничего в ней не было от Жени: ни хрупкости, ни ярких южных красок, ни изящной грации. Светлые прямые волосы, светлые брови, в сложении чувствуется крепкая кость. Лицо широкоскулое, подбородок упрямо выдается вперед.

Только глаза были материнские, синие, как море в полный штиль, в окружении пушистых ресниц.

— Лида, это отец пришел, — будничным тоном проговорила Женя. — Помнишь его?

Лида покачала головой, улыбка сбежала с ее губ.

— Ты ведь говорила… — начала она, растерянно глядя на мать.

— Я говорила, что он уехал в Германию, — спокойно подтвердила та, — это неправда. Никуда он не уезжал, жил все это время в Москве, только далеко от нас, в другом районе.

На лице Лиды отразилось недоумение.

— Я… не совсем понимаю…

— Садись, — перебила ее Женя, — поешь вместе с нами. Суп тебе налить?

— Налей. — Девушка послушно подошла к столу, уселась поближе к матери. Воцарилась напряженная тишина.

Алексей не мог поверить своим глазам: как же она похожа на него, отражение в зеркале, да и только.

— Что ж, так и будем молчать? — спросила Женя, хлопоча у плиты.

— А что я? — Лида невозмутимо пожала плечами. — Пусть он говорит. — От ее приветливости и улыбчивости не осталось ни следа, лицо ерло холодным и непроницаемым, губы плотно сжались.

— Слышал? — Женя обернулась к Алексею. — Характер у нее твой, как, впрочем, и все остальное.

Он кивнул, не отрывая взгляда от Лиды. Та тоже глядела на него, пристально, в упор, чуть прищурившись.

— Хочешь спросить, где я был, почему ни разу не пришел? — обратился к ней Алексей.

— Типа того. — В ее тоне отчетливо слышалась язвительность.

— Дело в том, что я… что мы с твоей мамой… сильно поссорились. Точнее, я обидел ее. Здорово обидел, так, что она не захотела меня простить и была совершенно права. Я ушел и больше не возвращался, потому что знал, что очень виноват и мама не желает меня видеть. Так вот и жил, Лида, скучал по вам, но сделать ничего не мог.

— А теперь что изменилось? — сухо спросила Лида.

— Ничего, — Алексей улыбнулся, — просто прошло слишком много времени.

— Печальная история, — усмехнулась она и покачала головой.

— Напрасно смеешься, — Женя поставила перед ней тарелку супа, — если уж говорить совсем начистоту, все было не совсем так.

— Ты о чем? — Лида покосилась на мать с удивлением.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, но не сейчас.

— Почему? Считаешь, я не доросла до правды? По-твоему, лучше кормить меня баснями, вроде той, что я только что услышала?

— Это не басня, — спокойно проговорил Алексей, — это и есть правда. Может быть, не полная, но правда, суть, по крайней мере, именно в том и заключается.

— Заключается в чем? — Лида повернула к нему разгоряченное лицо. — Вы поссорились, и ты не появлялся больше десяти лет? Жил в каком-нибудь часе езды и ни разу не навестил меня. Не платил алименты, не присылал подарки — мать корячилась, чтобы поставить меня на ноги, вкалывала по двенадцать часов в сутки. А теперь, значит, прошло много времени? Можно объявиться и думать, что я наделаю в штаны от счастья!

— Ты бы помолчала, — неуверенно посоветовала Женя.

— Ты только что упрекала меня за то, что я молчу. И вообще, хватит! — Лида вскочила, так и не притронувшись к супу. — Я совсем забыла, меня Сашка ждет к пяти возле метро. Так что гуд бай, май френде.

— Лида, подожди, — Алексей потянулся, чтобы взять ее за руку, но она проворно отпрянула в сторону и, выбежав из кухни, громко хлопнула дверью.

Он беспомощно оглянулся на Женю. Та с невозмутимым видом переворачивала котлеты на сковородке.

— А ты хотел чего-то другого? — Она отложила нож и скрестила руки на груди. — У неё тяжелый нрав, мы часто ссоримся. А ещё она — максималистка, точь-в-точь как её отец. — Женя едва заметно улыбнулась, даже не улыбнулась, а чуть приподняла кончики губ. Тон ее стал мягче, участливее. — Пойми, Алёша, ты не можешь сейчас войти в её жизнь. Она давно смирилась с тем, что растёт без отца, ей надо долго объяснять, что к чему. Возможно, теперь я попробую сделать это, а раньше было никак нельзя. Не могла же я рассказать ей…

— Конечно, не могла, — поспешно произнес Алексей, — ты все сделала правильно, и я… я восхищаюсь тобой.

— Перестань, — Женя улыбнулась шире, — я люблю её, Лидка для меня — главное в жизни, больше ничего нет. Я… постараюсь убедить её в том, что она не права относительно тебя.

— Она права.

— Нет, — Женя покачала головой — ты ведь не подлец, Алёша, просто больной, запутавшийся человек. Хороший человек … для меня, по крайней мере… — Она замолчала и отвернулась к окну.

Повисла неловкая пауза.

— Ладно, я пойду, — Алексей встал. — прости, что потревожил.

— Ничего, — глуховатым голосом произнесла Женя, — ты… заходи как-нибудь. Только трезвый. Учти, пьяного я тебя на порог не пущу.

— Хорошо.

Она вышла вместе с ним в прихожую, постояла, дожидаясь, пока он оденется.

— Ну всё, пока. — Алексей открыл дверь.

— Подожди. — Женя быстро приблизилась, обняла его и поцеловала в щёку. — Береги себя, хоть немного. Я прошу.

Она опустила ресницы. На какое-то мгновение её лицо разгладилось, стало мягче и моложе, четче обрисовалась линия скул. Алексею показалось, что он видит перед собою прежнюю Женю, юную и обольстительную, ту, перед которой не мог устоять ни один мужчина.

В следующую секунду она овладела собой, вновь стала спокойной и холодно-сдержанной.

— Теперь иди.

Дверь захлопнулась, Алексеи остался один на лестничной площадке. Он постоял немного и стал медленно спускаться вниз.

Его не покидало странное ощущение, будто всё, что только что произошло с ним, было всего лишь сном. Во сне он видел Женю, новую, неузнаваемую, с морщинами и потускневшим взглядом, во сне спорил с ней, пытаясь доказать свою правоту и при этом чувствуя себя отчаянно виноватым, во сне разговаривал с дочерью, похожей на него как две капли воды и тем не менее совершенно чужой…

Алексей вышел из подъезда на улицу и побрел к метро. Ноги двигались с трудом, словно общение с Женей его самого превратило в старика.

Что же такое он натворил? Сломал жизнь любимой женщине, преждевременно состарил се, осиротил ребенка, самого себя обокрал, точно вор.

И Настю потерял навсегда.