Роман Сенчин - Первая любовь (сборник)
Это было лучшее свидание в его жизни! Да что там – наверняка это было лучшее свидание за всю историю человечества. Если бы в тот вечер в кафе присутствовали писатели, музыканты и режиссеры, то искусство наверняка пополнилось бы целым ворохом новых шедевров. Саша и Света разговаривали с таким увлечением, как будто всю жизнь ждали этой встречи. С первых же слов выяснилось, что Светлана такая же поклонница старого кино, как и он, и теперь они взахлеб рассуждали о магии черно-белых фильмов и удивлялись, как им не довелось встретиться раньше, ведь оба периодически ходили в «Иллюзион» на Котельнической набережной. Но, видимо, так решила судьба, которая властной рукой пересекла их жизненные пути только сейчас. Они просидели в кафе до самого закрытия и поняли, что просто не в силах расстаться. И отправились гулять по ночной Москве, и говорили, говорили, и все никак не могли наговориться…
Улья Нова
Проект
До знакомства они жили порознь – каждый в своем мирке.
Нина пребывала в колбе с толстыми алмазными стенками – чтоб никто не проник и не поранил. Погруженная в эфир кукла, окутанная облачком розовых лент, проводила она дни, месяцы и годы в невесомости. Наблюдая мир сквозь толстые преломляющие стенки, ловила смутные очертания предметов, переливчатые оттенки цветов. Чтобы не скучать и не дремать, завершала расплывчатые контуры того, что делалось снаружи, как ей вздумается. Бесформенные пятна сползали слезами мокрой акварели, обретая очертания лиц, едва возникали и тут же растекались в залитые дождем переулки, по которым Нину тянуло побродить, напевая гимны всем святым. Черные лоскутки асфальта среди вечерних луж складывались в ризы монашек, чьи ряды она была бы не прочь пополнить. Солнечные блики сквозь алмазное стекло казались мягче и ласковей, белыми лепестками ромашки «любит не любит» падали к ногам, словно ей одной предназначенные. Лунная дорожка – бежать к двум колоннам на площади Гранд Канала, которые в действительности могут оказаться всего лишь растрепанными ветром ивами у реки. А голодные, замерзающие вороны рассыпаны по ветвям сквера осколками химер. И галдят над черными оградами кладбища – сквозь спасительный алмаз они напоминают железные решетки балконов с видом на Невский.
Чтобы всмотреться получше, иногда Нина прислонялась к холодной, скользкой стенке колбы. Тогда ранящая непрерывность и явность контуров поражали ее до слез. Ей делалось не по себе, ее мутило, она закрывала глаза. Скользкие щупальца силились вырвать росток крыла из ее левой лопатки, от пронзающей боли девушка погружалась в темноту, где ее фантазия торжествовала. Постепенно Нина обучилась не замечать обидных, ранящих очертаний. Видела, что хотела.
Поначалу она приняла Нико за неказистый, наскоро вымазанный известью флигель дворца… Не надо было хорошо знать его, чтобы догадаться – в комнате этого парня некуда деться от книг с планами городов. Осторожней, смотри, не споткнись об учебники с подробными руководствами по устройству водопроводов. В его крошечной комнатке пылились старинные фолианты с классификациями лестниц, лифтов, газовых труб и систем центрального отопления. Кое-где валялись методички с объяснениями путей эвакуации при пожарах. А также многочисленные рукописные рефераты с климатически обусловленными правилами заложения фундаментов и подбора формы окон.
Нико возился среди книжных лестниц и колонн из старых томов, недоверчиво разглядывал книжную стену, что приходилась ему чуть выше колена, вертелся, усаживался на корточки, изучал кладку этих кирпичей. Препятствия, через которое он никак не решался перешагнуть. Ограждения, за которым он чувствовал себя в безопасности. Сидел и от нечего делать измерял радиус часов Спасской башни. Делил длину соборного креста на число боковых куполов. Отгоняя мух, вычитал ширину ворот парадного входа. Полученная сумма, деленная на высоту готических, затемненных мозаикой окон, умноженная на периметр клумбы у Большого театра, давала 1,2. Он злился и раздумывал, как же получить целую единицу, вечную спутницу гармонии и порядка. Поудобнее устроившись на ковровой дорожке, Нико продолжал трудиться, но при очередных измерениях города у него все равно выходило 0,785. Он вздыхал от неудачи, размышляя, а что, если слегка укоротить шпиль одной из сестер-высоток – на каких-нибудь полметра и убрать тот флигелек на Воздвиженке? Или все же придется втиснуть в этот город еще одно новое, пусть даже совершенно неподходящее здание, чтобы все уравновесилось и свершился покой.
Так Нико проводил свое свободное время. Неудивительно, что в его старом, потрепанном бумажнике давно поселился квартирант. Небольшой черный паук устроил гамак из плотной пыльной паутины в отделении для крупных купюр и в темноте ловил моль или мошек, что изредка бездумно забирались в тепло, подремать в боковом кармашке для мелких монет, набитом обрывками уличных объявлений, вырезками из газет и кусочками тетрадных листков с вопросами к зачету.
– Где ж ты такого чудика косолапого нашла? – добродушно спросила Нинина мама. – Не обижайся, но тут с первого взгляда ясно: парень с большими странностями.
Это был всего лишь результат нечаянного столкновения мамы с парочкой, что, стесненно дыша и путаясь в собственных руках-ногах, первый раз шла в обнимку, а состояла из Нины и ее неказистого спутника, тоже, кажется, девственника. Естественно, случайная встреча с Нининой мамой – суетливой женщиной венеринского роста, предпенсионного возраста – заставила парочку поспешно и угловато расцепить неожиданное для них самих объятие и принять жалкие позы и невыгодные выражения лиц. Нина виновато улыбалась, Нико близоруко рассматривал очертания женщины, которая неожиданно выскочила на лестницу, властно поинтересовавшись, куда это их несет так поздно.
В тот день лето хмурилось. Ветер после затяжного дождя тренировался в срывании балконов, ракушек-гаражей и размокших уличных объявлений. Нико старательно выдавливал из себя слова, одно за другим, как можно громче. Он задыхался, глотал буквы, но все же кое-как, сбивчиво рассказывал, должно быть, интересную историю об одном доме с химерами, разными там лягушками и всякими крылатыми козами, за мрачность которых архитектора в итоге заключили в сумасшедший дом. Набравшись смелости, иногда Нико все же ухитрялся выхватить быстрым взглядом короткое черное пальто девушки, ее блестящие лайкрой ножки, маленькие туфли с ремешками на лодыжке, опущенные ресницы – настоящие щетки и ее глаза цвета черники и предгрозового неба, точь-в-точь как это, над головой.
