Джин Реник - Верь мне!
16
Дождливым серым утром Бол шел по дороге, направляясь к пойме реки. Такая погода вполне подходила для тяжелой работенки — расчистки земли от кустарника, который потом необходимо было сжечь. Он улыбался, вспоминая с гордостью своего новорожденного сына, спящего сейчас в колыбели. Нак была хорошей женой и матерью. Мужчины в деревне выращивали бобы и зерно, а женщины готовили бобы и мололи зерно, а потом выпекали из него хлеб, который хранил тепло мужских рук, взрастивших злаки. Бол услышал звук машины, подъезжающей со стороны Сан-Руиса, и посторонился, пропуская седан.
Шофер притормозил и, высунувшись из окна, озабоченно спросил:
— Я разыскиваю Сару Копал. Она остановилась в вашей деревне, ты не скажешь, где я могу найти ее?
Бол колебался. Это была обязанность старейшины сообщить незнакомцу, что Сара умерла.
— Я беспокоюсь о ней и ребенке, — резко сказал мужчина. — Ее муж должен быть с нею.
Бол тяжело вздохнул. Старейшины не было в деревне и потому ему, Болу придется все рассказать несчастному мужу.
— Я сочувствую вам, но ваша жена мертва, — он проговорил это со скорбью в голосе.
— Мертва? Ты уверен? Сара Копал? — мужчина уронил голову на руки, лежащие на руле, и в отчаяньи стукнул кулаком по приборной доске.
— Да, сеньор, четыре дня назад, мы похоронили ее, — Бол переминался с ноги на ногу, ему было неловко. — Ребенок здоров. Моя жена хорошо заботилась о нем.
При этих словах мужчина впился глазами в лицо Бола, стараясь распознать, говорит ли тот правду или врет.
— Где он? Я должен его видеть. Ты можешь отвести меня туда?
Бол был рад хоть чем-то помочь.
— Хорошо, сеньор.
Он сел в машину, и колеса рванулись, разбрызгивая грязь по дороге.
В хижине Бола, ожидая своего завтрака, плакал голодный Оч. Подражая ему, крошка Адам тоже залился плачем. Луизита налила молока в бутылочку и надела на горлышко соску. Оч уже сосал материнскую грудь, а Луизита меняла Адаму пеленки, пока бутылочка грелась в теплой воде. И малыш успокоился, как будто знал, что время его завтрака не за горами.
Пока Луизита кормила мальчика, она взвешивала все за и против, принимая решение. Всю ночь ей снились дурные сны: сильный ветер, гуляющий по лесу, красная, поднятая им пыль в воздухе слепила и путала ее. Ветер — незнакомец, двое мужчин, которые угнали машину американцев. Красный цвет символизировал кровь, опасность. Сон несомненно послан ей Балумом в знак одобрения принятого ею решения. Когда Адам подрастет, он сможет вернуться в деревню, а до тех пор…
— Я собираюсь забрать ребенка в Америку, — сказала она Нак. — Я возвращаюсь туда, как можно скорее.
— Старейшина поймет тебя, — вздохнув, сказала Нак. — Мой отец давно уже ходит грустным. Он не совершает больше паломничеств в Паленке.
Туда — в святое место — приезжает теперь много чужаков, туристов. Там больше невозможно вести беседы с богами.
— А что же Йашчилан?
Йашчилан был центром земли, где боги создали Верный Народ.
— Он хочет еще раз поехать в Йашчилан. Когда правительство построит дамбы на реке Юсумасинте, все будет кончено, — сказала Нак печально. — Наступит Ксу-тан.
Луизита положила сытого засыпающего Адама в колыбель и начала собираться к отъезду. Когда она пересматривала привезенные ею вещи, она отложила те, что предназначались Саре, и отдала их молодой женщине.
— Как далеко до Сан-Руиса? — Луизита слышала нарастающий шум мотора.
— Недалеко. Ближе всего по берегу озера.
Нак сложила подаренные ей вещи на полку и, достав широкую красную хлопчатобумажную шаль, преподнесла ее Луизите как ответный подарок.
Луизита поблагодарила молодую женщину и выглянула на улицу, слыша, что машина уже совсем близко. Это был, слава богу, не джип, а грязный седан, за рулем которого сидел молодой латиноамериканец, а рядом с ним Бол. Машина затормозила на дороге и остановилась. Мужчины заспешили вверх по пригорку к хижине. Луизита подождала, пока Бол войдет, сопровождаемый молодым человеком, которому по виду было двадцать с небольшим лет.
Он бросил на Луизиту тяжелый взгляд, а потом подошел к колыбели.
— Это он?
Луизита закрыла телом колыбель с ребенком.
— Он — отец ребенка, — объяснил ей Бол.
— Руфино? — смешанное чувство злости и горечи пронзило ее. Теперь, когда прошло столько времени, Руфино вдруг вздумал вернуться?
— Ну я — Руфино, что дальше? — наглый голос наполнил все помещение маленькой хижины.
— Сара была моей сестрой, — Луизита говорила, сдерживая досаду. Если Руфино вернулся, это было, конечно, знаком благоволения к ней богов, которым она молилась за него. И все-таки Луизита была в ярости за то, что он покинул Сару. Но, может быть, у него есть серьезные оправдания.
— Сара — мертва, — продолжала она натянутым тоном. — Она все время ждала тебя.
— Парень мне все сказал, — резко оборвал тот. — Четыре дня назад. Мне жаль, но я был далеко.
Он осмотрелся в хижине и увидел открытый чемодан.
— Мне опасно здесь долго задерживаться и болтать с вами некогда. Мы должны ехать. Я все объясню по дороге.
— Опасно? — голос Луизиты дрогнул, сон не обманул ее. — Почему? Что случилось?
— У меня нет времени, — повторил он. — Я заехал за своим сыном. Если ты хочешь ехать со мной, то едем сейчас же.
Он сделал движение в сторону ребенка, но она остановила его.
— Но прежде ты скажешь, что все-таки случилось! — твердо потребовала Луизита.
— Два парня охотятся за мной, — проговорил он. — Я ничего им не сделал, но если они меня схватят, мне не сдобровать. В общем, это слишком долго объяснять, — он опять двинулся к ребенку. — Я приехал за Сарой. Если Сара умерла, значит, я заберу ребенка.
Упоминание о двух парнях подстегнуло ее.
— Я сама понесу малыша, — она быстро собралась, закутавшись в красную шаль. — Ты передашь своему отцу, что я уехала? — обратилась она к Нак, которая озабоченно и смущенно кивнула.
События развивались слишком стремительно для ее восприятия. И, однако, она догадалась завернуть свежие лепешки в холстину и сунуть их в чемодан.
— Вы скоро проголодаетесь, — с беспокойством сказала она: серьезные дела не решаются так внезапно. Ее отец, старейшина, будет в обиде, что с ним не простились.
Скоро Луизита была готова. Когда она укладывала младенца в завязанную на ней крест-накрест шаль, он проснулся, но сейчас же, успокоившись, заснул, уютно уложенный в этот своеобразный гамак.
Она захватила свою кошелку и направилась к машине, Бол нес ее чемодан, который поместил затем в багажник седана. Нак с обеспокоенным взволнованным лицом стояла на пороге хижины. Двигатель заработал, Луизита помахала на прощанье по американскому обычаю рукой и села в автомобиль вместе с малышом. Бол закрыл дверь хижины, и седан, сорвавшись с места, запетлял по разбитой и мокрой дороге.
