Галина Лифшиц - Новый дом с сиреневыми ставнями
Тот запрыгал, умоляюще складывая руки на груди. Ага, испугался, что сейчас ему и с другой стороны привет навесят! Ладно, живи пока.
– Тем более! Новость – так говори, а не молчи две недели подряд! – приказала Буся.
– У меня будет ребеночек. Я беременна, – объявила Таня.
Ей снова почему-то захотелось плакать. Говоря о ребенке, она почувствовала его беззащитность. Сердце ее сжалось от предчувствия любви.
– Ну что ж! – весомо изрекла Рахиль. – Отличная новость! С новым гоем! Передай папаше: наконец-то. Он таки умудрился отстегнуть свои доспехи!
Рахилино громыханье отчетливо доносилось до Олега. Он заулыбался и крикнул в трубку:
– Спасибо!
– Тебе спасибо! – возгласила Рахиль. – Береги жену.
– Фима, ты знаешь нашу новость? Тайбочка беременна! У тебя будет правнук наконец-то! – прокричала она деду Серафиму.
У Тани зазвенело в ухе.
– Береги себя, деточка! – взволновалась внезапно Рахиль. – И никому не говори, чтоб не сглазили. Столько вокруг злых глаз!
– Никому не скажу, – пообещала Таня.
Уже перед самым сном Таня вспомнила, что от Даны было три письма. И что про третье она забыла.
Она скорее открыла почту, нашла среди целого столбца новых писем Данино:
«Танька! Ура! Я так и знала. Ты свободна от страхов. И теперь твое дело – просто ждать. Восемь месяцев ждать и радоваться. Это самое счастливое время, потом поймешь, о чем я. Привет мужу передавай. У вас с ним все теперь хорошо. И так и будет. Можешь мне верить. До встречи в Москве!»
– До встречи в Москве, – сказала Таня Дане.
А самым последним в череде непрочитанных писем было Олино: «Танечка, миленькая моя, как ты? Как вы? Я не хочу, не могу и не буду разделять вас, даже мысленно. Еще и потому, что «вы» раньше состояло из двух «я», а теперь из трех! Помни и думай о долгожданном будущем. Не выдержишь сейчас – и ребенок никогда не научится выдерживать. Будь ему примером. Все забудется, уйдет в опыт. А опыт – самая ценная добыча. Танюша, есть подлая поговорка: «Разбитую чашку не склеишь». Вранье. У нас разбилась старинная фарфоровая чашка. Отдали мастеру. Склеил так, что трещинку найти не можем. Что сейчас? Бережем ее пуще прежнего. Все можно склеить – было бы желание. Но можно и растоптать в пыль. И кому от этого легче? Чашке? Тому, кто растоптал от гневного бешенства? Только воспоминания черные и останутся. Перетерпи. И – жди. Время сейчас – твой главный друг. И я тоже. Я всегда с тобой. Ты можешь положиться на мою помощь и поддержку. Твоя верная Оля».
Она и сама знала, что ее дело сейчас – ждать. Не только появления ребенка. Ей надо было дождаться многого. Доверия мужу, например. Уважения к нему, тепла. Ей надо было дождаться исчезновения смертного ужаса, возникавшего от некоторых воспоминаний. Память – величайший дар человечеству. Без памяти мы бы не выжили. Но бывают переживания, которые просто нельзя постоянно помнить во всей их остроте и беспощадности. И тут нам помогает время, медленно, постепенно, надежно стирающее и укрывающее нашу боль. Все сгладилось, все прошло. Их ожидание нового помогало им идти вперед, не оглядываясь.
Эпилог
Самое лучшее время моей родины – начало лета. Свет повсюду, долгий летний свет. Все вокруг новое: листья, трава. Выводятся птенцы. Все живое тянется навстречу солнцу, дышит надеждой и радостью.
Что ждет нового маленького человека, появившегося на свет ранним июньским утром?
На что он окажется способен? К чему годен?
Все это не важно сейчас.
Сейчас они вдвоем: Таня и новорожденный сын. Они есть друг у друга – это главное.
Младенец спит.
Таня уснуть не может. Она думает о судьбе того, кого привела в этот мир. Иногда ей кажется, что она не имела на это права. Иногда жалеет, что свое материнское право осуществила слишком поздно. Все так, как есть, и не может быть иначе.
Теперь она точно знает, что вся жизнь – терпение, смирение и преодоление.
Она открывает заветную книгу, взятую со стола мужа в самый трудный час ее прошлой жизни. Ту самую, из которой узнала о «пластилиновых детях». Открывает наугад страничку:
Счастье снега
Кровавая родина,
Из палаты
Сквозит жаром
Запеканка на стол
Юродивая
С запахом пожара
Мы вдвоем
Двое нас
Я взрослая
Ты взрослее
Ты старше истории
Счастье снега
Морозная осень
Ты – любовь.
Безразличия ради усталого,
а не с Божьего наставления
написала,
нарисовала
я
губки,
носик,
волосики
Перья
Все Во Сне
Мысли,
Кресла,
Печали.
Каждый раз
Будто
проще простого
Говорила
себе мальчик
или девочка
если спросят.
Говорила лишь бы родился
Не больной мой ребенок.
В те минуты еще не любила.
А другие
Любят и носят?
Даже сердце когда стучало
громче и быстрее
О себе я прежней скучала
Тело-Душу жалея.
Ты родился
И почти отвернулись
Наши головы
друг от друга.
А потом нас везли
голых под
чужими
Пеленками,
Тряпками
Я держала тебя
Ворох
Легче легкого. Мягче мягкого.
Ты глядел на меня
Я в тебя вглядывалась
Нас везли на
Край света кажется
А край света
Без нас маялся
От тебя до меня
Струйками
От меня до тебя Струнами
Мы вдвоем
Двое нас
Я взрослая
Ты взрослее
Мы – старше истории
Электричество.
Свет.
Пророчество.
Я не знаю названия выстрела.
Но в любовь превратилась
Заносчивость
В нежность пули.
Два челА
Два чело
И два века
Две судьбы
Сути две
И были.
Нас Господь по макушкам погладил
Мы полюбили
Ты взрослее
Я старше истории
Мы вдвоем
И Нас двое
Нас двое
Счастье снега
Кровавая Родина
Корка тонкого льда
Подо мною. [18]
Таня видит колыхание прозрачной занавески, солнечные блики раннего лета. Но знает: отныне и до конца своих дней под ее ногами будет «корка тонкого льда». Потому что хранительницы своих детей, матери, всегда ступают по тонкому льду, оберегая и предостерегая.
Примечания
1
Юлиан Тувим. Счастье (перевод Анны Ахматовой).
