Диана Локк - Испытание чувств
Мы с мамой вошли в палату, и я подошла поближе, глядя, как отец лежит неподвижно на чистой белой постели.
– Дорогая, с ним все в порядке, – прошептал Стюарт, протянув свою руку к моей.
Я ухватилась за его руку так, как будто от этого зависела вся моя жизнь, и заплакала. О папе? Да, вначале о нем, но затем гораздо о большем. Я плакала о себе, о прощении, о беспорядке, который устроила в своей жизни, о Стюарте.
Он встал и обнял меня за плечи, и от этого я зарыдала еще громче. Медсестра посмотрела осуждающе, всем своим поведением показывая, что мы должны выйти из палаты, что мы и сделали, тогда как мама вновь заняла свое место у постели.
Мы прошли через холл – на наше счастье, там никого не было – и я свалилась на первую попавшуюся кушетку. Стюарт сел рядом со мной, и я плакала на его плече еще некоторое время. Казалось, он понимал, что мне нужно выплакаться, потому что сидел молча, обняв меня. Хорошо было иметь его в качестве опоры: он был там, где ему следовало быть, и все уладится.
Через несколько минут он сказал:
– Дорогая, твой отец обязательно поправится. У него был приступ, очень болезненный, но больших проблем с сердцем нет. Там какой-то тромб, возможно, нужно сделать шунтирование, но это решение можно принять только завтра, а тем временем доктор Уэй, сердечный хирург, считает, что мы должны успокоиться, поехать домой и отдохнуть.
Конечно, ему легко это говорить, ведь это не его отец лежит там.
– Но он в хороших условиях, положение стабильно, и к тому же доктор Уэй – женщина.
Женщина будет делать операцию папе. Я представила себе его реакцию:
– Он знает?
Моя мать вошла в холл:
– Лоррейн приехала. Мы искали вас. Лоррейн принесла еду и вошла вслед за мамой в полутемный холл. Удивительно, но мы были голодны, и все четверо, включая маму, быстро опустошили маленькие белые коробочки из китайского ресторана.
Мы болтались там еще пару часов, заходя в палату и выходя обратно, пристально глядя на отца и окружающее его оборудование и желая, чтобы все было хорошо. Около полуночи медсестра предложила поставить койку в палате рядом с папиной, так что мама могла прилечь – она хотела остаться на ночь, а остальные должны были уйти. Лоррейн пригласила нас к себе, но мама отвергла это предложение.
– Нет никакого смысла тесниться, когда наш дом пуст. Вы можете переночевать у нас или в твоей бывшей комнате, – посоветовала она.
Это было разумно. У Лоррейн был маленький дом, и у нее остался ночевать Брайан, который, скорее всего, уже спит. И мы уехали со Стюартом, сохраняя молчание, ночевать в дом родителей.
Кровать в моей комнате была двухспальной, она досталась мне в наследство, когда родители купили себе две односпальные кровати, и если бы мы должны были спать на ней вместе, то Стюарт и я, несомненно, оказались бы в очень близком соседстве. Несмотря на то что мы всегда спали в моей комнате, когда оставались здесь на ночь, я рассчитывала, что Стюарт пойдет в комнату родителей. Но, почистив зубы, я была приятно удивлена тем, что он расположился на моей постели. Мне нужен был покой, и я хотела, чтобы он был со мной этой ночью.
Я приняла свое излюбленное положение около него, его руки окружили меня, укрывая и защищая, и я устроилась очень уютно, чувствуя облегчение и удовлетворение: Стюарт позаботится обо мне. Он объявлял перемирие, разгоняя облако нечестности и подозрения. Не думая о своей роли в создании этого кошмара, я испытала простое удовольствие от его присутствия и глубоко, облегченно вздохнула.
Но я не могла так легко снять с себя ответственность. Чувствуя мою потребность, Стюарт увидел свое превосходство и воспользовался им. Приблизив свои губы к моему уху, он сказал:
– Андреа, дорогая, мы должны поговорить. Это не может дальше так продолжаться.
Чудесная волна хорошего самочувствия съежилась и исчезла. Как глупо было полагать, что наши проблемы решены. Как обычно, я рассчитывала, что Стюарт сделает это лучше, но простое присутствие его в привычном месте, присвоение ему роли защитника не меняло ситуации. Он хотел пробиться через стену молчания и имел право знать, в чем дело. Но он не мог представить, отчего все произошло, и он не знал, что в этом были замешаны внешние факторы.
Больше всего мне хотелось открыть свое сердце, ликвидировать разрыв между нами, но как я могла найти слова, чтобы описать свою неудовлетворенность и свою неверность, когда его любящие руки так бережно обнимали меня? Какими волшебными словами объяснить все и смягчить удар от моего романа с Ричардом? В отчаянии я понимала, что не могу найти таких слов. Мое желание очиститься было тесно связано с представлением об отце, лежащем на больничной койке. Я заключала нечто вроде соглашения с Господом, как ребенок: «Боже, я буду в самом деле хорошей, если ты поможешь моему отцу выздороветь».
Не думаю, что моя потребность облегчить душу, хотя и благотворная для моего сердца, была слабым оправданием того, чтобы окончательно и бесповоротно разбить сердце Стюарта.
– Стюарт, это не лучшее время для разговора, когда отец…
– Андреа, ты уклоняешься от обсуждения вопроса, мы должны поговорить откровенно. Мы всегда говорили обо всем, разбирали наши проблемы, пожалуйста, расскажи мне…
– По-моему, говорить совершенно не о чем, я должна сама в себе разобраться.
– Дорогая, я так тебя люблю и стыжусь тех слов, которые сказал тебе. Я знаю, что причинил тебе боль, но ты так долго была не похожа на себя, что я злился и боялся, что кто-то или что-то стоит между нами. Я предполагаю, что сам же ухудшил ситуацию. Можешь ли ты простить меня за то, что я сказал?
День Святого Валентина. Он просил у меня прощения за слова, сказанные в гневе в День Святого Валентина. Он думал, что возвел на меня ложное обвинение, но какой бесстыжей сукой была я, ведь я провела весь этот день, доказывая его правоту. Хотя с тех пор, кажется, прошла целая вечность, еще сегодня, всего несколько часов назад, я занималась любовью с Ричардом, в то время как моего отца везли в больницу, а Стюарт мчался туда, потому что меня не было дома, когда позвонила Лоррейн.
– Конечно, я прощаю тебя, Стюарт. – Невероятно! Вот это наглость! – Но ты не сделал ничего плохого: внутри меня есть некоторая неудовлетворенность. Я сама не знаю, чего хочу и кто я вообще. Думаю, это переходный возраст. Я стремилась к какой-то несуществующей утопии. У меня есть ты, есть дети, прекрасный дом, но этого недостаточно. Я чувствую беспокойство и не знаю, что с этим делать. Но дело не в тебе, Стюарт, это все я. Я уверена, это пройдет само собой и все вернется к нормальному состоянию.
Он молчал так долго, что мне показалось, будто его устроил мой ответ, а может быть, он уже заснул. Но когда он наконец заговорил, его голос в тишине темной ночи прозвучал резко, напряженно, и его слова потрясли меня до глубины души:
