Семен Малков - Последнее искушение. Эпилог
— Очень даже причем, Петя! — уверенно возразила Клава. — Севы нет, и он свое право предъявить не может. Конечно, оно перешло ко мне, но я и пикнуть об этом не могу — меня засмеют: я там не была и ничего в этом не смыслю.
Она вздохнула и резонно добавила:
— Всерьез отнесутся только к моим мужикам — они с детства старатели, ну и, само собой, — к тебе, Петя. Вы там были, и теперь все об этом знают!
— Допустим, это так, — неуверенно произнес Петр, все еще сомневаясь. — Права вашей семьи неоспоримы. Но почему все же я, а не твой батя? Если б он не пригласил с собой, меня бы там не было!
— Отцу незачем лезть не в свое дело, и он с этим согласен. Ваня же грамотнее и сможет разобраться во всем, когда потребуется. Так же, как и я, — спокойно объяснила Клава и, взглянув на него затуманенным взором, тепло добавила: — А без тебя, Петя, нам никак не обойтись. Только с тобой мы добьемся успеха — это и ежу понятно!
«А ведь они правы! И не мне — в моем теперешнем положении — отказываться от удачи, — резонно подумал Петр, уже настраиваясь на предложенный ею авторский триумвират. — Без меня их непременно облапошат. Со мной же плоды этой удачи пожнут те, кто ее заслужил». И он, дружески улыбнувшись Клаве, согласился:
— Ну ладно, коли вы на этом настаиваете. Без меня, и правда, вам пробить это дело не удастся. А я сейчас, Клавочка, все потерял и, честно говоря, с моей стороны было бы глупостью отказаться поправить свои дела.
— Шутить изволишь, Петя? — искренне удивилась Клава. — Как это — ты все потерял? И прииск на месте, и «Алтайский самородок» так же.
— Какие уж тут шутки! — мрачно признался Петр. — На прииске меня даже в Совет директоров не включили, потому что продал свои акции. И я больше не руковожу «Самородком» — там тоже все потерял!
Он понуро опустил голову, но встрепенулся и, ощутив сильную душевную боль, просительно произнес:
— У тебя есть, Клавочка, что-нибудь выпить?
Только теперь до нее дошло, что это — правда, и от горячего сочувствия на глаза Клавы навернулись слезы.
— Трудно поверить, Петенька, что с тобой случилось… это. Ты ведь — такой… такой умный… такой сильный!
Она вытерла слезы платочком и вскочила с места.
— Сейчас все принесу, дорогой! Вот уж не думала, что и тебе может от жизни достаться! Погорюем вместе! И мне надо успокоить нервы.
Не прошло и десяти минут, как на столе появилась бутылка водки, настоянной на травах, и графин с домашней брусничной наливкой. К ним Клава подала на стол соленые грибочки, свеженарезанные ломтики свиного окорока и затянутый тоненькой корочкой жира холодец. И, налив в фужеры — Петру водку, а себе — наливку, тепло произнесла тост:
— Давай выпьем, Петенька, — чтоб нас с тобой поскорее минули все беды! Разве мы так плохи, что не заслуживаем счастья? — она вновь бросила на него затуманенный взгляд. — Хоть тебе открою свою душу! Мне же не с кем здесь даже поделиться! А от этого жить еще тяжелее!
Так, выпивая, они просидели на кухне до поздней ночи, излив друг другу все, что терзало их наболевшие души. Петр, не в силах больше носить это в себе, жаловался на полное непонимание и отчуждение со стороны жены, которую вынужден был оставить, а Клава — на потерянные молодые годы с нелюбимым мужем, на то, что жизнь проходит, а счастья все нет. За это время опустели бутылка и графин, потом настала очередь шампанского и бражки. А кончилось, естественно, тем, что они, не помня как, очутились в постели.
Петр, уже плохо представляя где находится, но полный любовной тоски, страстно обнимал и ласкал Клаву, а его затуманенное воображение рисовало по-прежнему дорогой и желанный образ Даши. Изголодавшись по близости, он буквально истерзал партнершу и мощно вошел в нее, неистово усиливая темп. И даже кончив, не ослабил натиск, а продолжал ненасытно ласкать ее, утоляя накопившуюся страсть и непроизвольно шепча:
— Моя любимая… Дашенька…
Клава никогда еще не испытывала такого чувственного наслаждения; даже в мечтах не представляла, что интимная близость может подарить столь великую физическую радость. Многократно уносясь в заоблачные выси райского блаженства, она изнывала и плакала от счастья. Находясь в пьяном угаре, Петр ничего этого не замечал. А утолив, наконец, свою страсть, сразу уснул. И только утром, когда открыл глаза и увидел, что она лежит с опухшим от слез лицом, удивленно спросил:
— Что с тобой, Клавочка? Неужто я тебя обидел? Тебе было нехорошо?
— Все было… замечательно… как в сказке… — всхлипнула Клава, так как все слезы уже выплакала. — Не бери в голову, Петенька, я сейчас встану.
— Тогда отчего же грустишь? — непонимающе поднял он брови. — Когда хорошо, не плачут.
Не отвечая, Клава соскочила с кровати, набросила на плечи халат и лишь тогда нехотя призналась:
— Если честно, не все было хорошо. Как говорят: в бочке меда — ложка дегтя.
Петр сразу поскучнел, и она грустно объяснила:
— Я плакала потому, что ты любишь другую. Обнимая меня, ты называл, — Клава всхлипнула, — чужое имя — Даша. Это твоя жена?
«Вот оно — в чем дело! И, правда, нехорошо», — огорченно подумал Петр, а вслух сказал:
— Ну и зря ты так переживаешь! Мы с ней разошлись, и это пройдет!
— Нет, Петенька, когда так любят, это не проходит, — с горечью возразила ему Клава. — Но ты не придавай значения моим бабьим нюням. К тому делу, что мы затеяли, наши с тобой чувства отношения не имеют.
Она тряхнула головой, как бы отбрасывая грустные мысли и, запахнув халат, уже бодрым тоном сказала:
— Пойду, приготовлю нам завтрак. Ты особенно-то не разлеживайся. Тебе надо собираться в Москву!
Глава 15
Разоблачение
Свое «освобождение от брачных уз» Даша встретила на роскошной яхте олигарха в плавании по Средиземному морю. Получив повестку явиться в суд по делу о разводе, Даша до последнего часа жила надеждой, что произойдет чудо: Петр придет к ней с повинной или хотя бы позвонит, попросив прощения.
Но чудес на свете не бывает. От него не было ни единой весточки, и она обрадовалась, когда Юхновский предложил избавить ее от этого позорища.
— Думаю, вам не слишком хочется присутствовать на неприятной судебной процедуре, — позвонив накануне назначенного дня, спросил он, словно был телепатом. — Если не возражаете, вас разведут заочно, но для этого надо срочно оказаться далеко от Москвы.
— Лев Григорьевич, миленький! Сделайте так, если можно! — взмолилась Даша. — А я ради этого готова бежать хоть на край света!
— За большие деньги все можно, а для вас их не жалко, — самодовольно пропел он своим высоким голосом. — Напишите доверенность, подбросим в суд кучу справок о невозможности вашего присутствия — и дело в шляпе!
