Мария Арбатова - Мобильные связи (сборник)
Александра носилась с Катей как дурак с писаной торбой за то, что та была матерью-одиночкой и умудрялась невероятно выгодно вкладывать этот факт в мозги руководительницы.
«А что такое? – подумала Александра. – Я ведь теперь тоже практически мать-одиночка. И со мной никто и ничто не церемонится. Ну а „зачем вам спутник?“ Катя превзошла саму себя».
Сон был испорчен вместе с настроением. Ванная порадовала отключенной горячей водой. Может быть, конечно, они и предупреждали, но когда летишь мимо собственного подъезда, и вообще мимо всего, со скоростью гоночного автомобиля, то какое там, на фиг, объявление о горячей воде? Помазохировала, умываясь холодной водой, включила чайник, насыпала в тарелку горсть овсянки, залила молоком, поставила в микроволновку. Это достижение цивилизации она купила исключительно для того, чтобы ежедневно не перекладывать кашу из кастрюльки в тарелку.
К микроволновке прилагалась книжка с картинками и томными названиями блюд. Месяц Александра пыталась найти время, чтобы извлечь из книжки способ варки макарон, но не обламывалось. А ведь какие столы в застой ваяла, со всеми этими нашими примочками, чтоб из говна конфетку: варенье из арбузных корок, цукаты из апельсиновых, суп с редисочной ботвой и прочее, что и в голову не придет обеспеченной женщине. И все это к удовольствию Виктора и зависти жен его друзей – «суперженщина», и кандидатскую защитила, и дома пироги, и в постели по полной программе.
Господи, на что ушли лучшие силы души? О Викторе она вспоминает со смесью жалости и зевоты, пироги конвертировались в лишнюю складку на талии, а диссертация по творчеству Юрия Карловича Олеши – по нынешним делам совсем не пришей кобыле хвост.
Теперь по утрам они с дочкой довольствовались овсянкой, потом бежали по старым московским улицам до школы. Александра опрометью возвращалась обратно, закупая все, что попадалось по пути. Сбрасывала прямо в сумках, приводила себя в христианский вид, и под окном уже стоял водитель. А в жизни квартиры все было пристойно: приезжала мама Александры, разбирала сумки, готовила, убирала, приводила внучку из школы. Потом они вместе звонили на мобильный, напоминая, что Александра стыд потеряла, а ребенок совсем заброшен.
Когда возвращалась домой, дочка бросалась на шею, и они мурлыкали до сна; а мама обиженно садилась на ее водителя и уезжала. Маме хотелось общения, благодарности, возможности с садистской подробностью изложить, что они сегодня делали, видели, ели и обсуждали. А у Александры уже от любого человеческого голоса, кроме дочернего, лопались барабанные перепонки. И чтобы выжить, она каждый день говорила одно и то же: «Завтра, мама, все это обсудим».
И мама уходила, поджав губы. Она была в большой претензии к жизни и дочери, хотя, конечно, не отказывала себе в удовольствии обронить подружкам: «Сашка теперь директор собственной телестудии, очень опасная работа. Мозги набекрень от денег съехали, от мужа ушла. Думает, нужна кому с ребенком. Я-то с ее отцом счастливую жизнь прожила, думала, пример будет». И подружки кивали, и то ли от склероза, то ли от доброты не напоминали, как она всю жизнь мечтала свалить от мужа к любовнику, да деньги держали. Как не спала с мужем десятилетиями, отбрехиваясь гинекологическими заболеваниями. А потом действительно ложилась в больницу, правда, не на лечение, а на аборт от любовника. И об этом догадывались все, кроме Александриного отца, потому что это было видно по ней за километр.
Александра уткнулась в зеркало, встретилась с мрачным лицом в обрамлении отросших, непрокрашенных волос и, накладывая крем, заботливо купленный золотой заместительницей Леной, набрала мобильный телефон стилистки.
– Светочка, привет. Я такая страшная, а мне сегодня премию вручают. Приезжай на студию, цивилизуй меня.
– Александра Васильевна, я из-за этой премии просто дымлюсь. Сегодня всем надо лица. Сейчас я две головы уложу, потом будет полчасика, тогда сразу к вам в студию.
– Спасибо, Светочка, – сказала Александра. А куда бы она делась, получая на программах по сто долларов за макияж и волосы одного человека?
– Александра Васильевна, я вас огорчу. Мне звонил Вовик. Ну, Вовик, как-то он меня на программе заменял. Ну, такой рыжий. И «голубой». Поняли, о ком я?
– Нет. Рыжий-голубой… какой-то импрессионизм.
– Ну, который из Питера и ходит в клетчатых штанах.
– Поняла.
– Так вот, его теперешний парень сегодня работает с Парашутовой.
– Света, я ни слова не понимаю.
– Ой, Александра Васильевна, я и так на цыпочках стою. У меня мобильник ухом прижат, а в руках фен и волосы чужие. Ну, его новый любовник гримировал сегодня Парашутову, которая ведет информационную программу. А она, Парашутова, сами знаете, чья любовница. Так вот, она сказала, что уже решено: вам премию не дадут, а дадут Груздеву.
– Света, ну как Груздеву? Ему в прошлый раз дали.
– Ну и что? Ему и в этот, и в следующий дадут. Делов-то! Им же за совесть никто не платит, вот она у них и не отросла. Ну все, буду.
Александра насупилась. В принципе в гробу она видела эту премию, она была не тщеславна, а товарно-денежных преимуществ лично ей количество понта, материализованного в железяку сомнительного дизайна, не давало. Возбуждало только то, что жюри напрочь «отбросило ложный стыд». Она хотела порефлексировать по этому поводу, но позвонил мобильный.
– Саш, ты где? – спросила заместительница Лена.
– Дома. Скоро поеду в студию.
– А дочка где?
– У мамы. Сегодня же церемония вручения.
– Я хочу тебе сказать неприятное, – мягко начала тактичная Лена.
– Да знаю уже. Пусть Груздев подавится моей премией.
– Какой Груздев? Звонили сантехники, сказали, что едут разбираться.
– Суки, – прошептала Александра, кровь закипела от адреналина. – Лена, умоляю тебя, даже дверь им не открывай. Еду.
– Ну, я им чаю подам. Правда, я думала, может, кого позвать.
– Даже дверь не открывай. Это же чистые бандиты. Я тебя после них не откачаю.
– А ты?
– Во мне осталось так мало человеческого, что я с ними социально близкая. – Александра сунула в большую сумку вечернее платье, вечерние туфли, концертный ридикюль, засунула в уши бриллианты (чтоб не потерять), напялила старое платье и чудовищную кофту, в которой мама ходила на даче, и, забыв про кашу в микроволновке, бросилась ловить машину. Черт дернул связаться с магазином сантехники; она в полном замоте подписала договор, по которому за ничтожные деньги должна была светить их унитазы в самых лакомых местах передачи. При этом они привыкли брать «на голос», чуть что – присылали бритоголовых с фиксами и полным джентльменским набором про «поставим на счетчик, вдруг у некоторых студия сгорит, а у мамок детки до школы не дойдут». Александра, как Станиславский, говорила про себя «не верю», но Лене после очередного наезда вызывали «скорую».
