Елена Лагутина - Звездочка
«Стоп, — приказал он себе. — В конце концов, глупую голову лучше чем-нибудь занять».
«Вспомни, как она с тобой обошлась…
Она не захотела даже выслушать тебя…
Вспомни, как она…»
«Но она была раздавлена горем! Я был еще одной частью горя, как она могла понять?»
«Вспомни ее глаза…»
«Нет!»
Он встал и вышел.
Дверь осталась открытой, он вспомнил об этом уже на улице, хотел вернуться — и не смог… Он бежал.
Там, на скомканных листах, было ее имя. «Девочка моя», — подумал он с нежностью, останавливаясь на минуту… «Нет! — тут же приказал он себе. — Не возвращайся».
* * *Виктор поднялся по ступенькам лестницы одним махом. Позвонил в дверь.
Римма открыла сразу.
— Что…
Он отодвинул ее, ворвался в квартиру.
— Это сделала ты? — спросил он ее.
— Что я сделала?
Она смотрела на него с недоумением. Невинным недоумением… «Впрочем, — сказал он себе, — она умела это всегда. Разыгрывать невинную овечку…»
— Два года назад, — прошипел он, не сводя с нее глаз.
Римма испугалась этого взгляда — о, как она хорошо научилась прятаться от холодного бешенства этих глаз, но теперь защита была снята. Теперь холодные льдинки, мерцавшие в этих глазах, ранили ее снова и снова… Когда-то этот взгляд был другим. Теплым. Нежным. Понимающим… Это было давно. Даже похоже на неправду…
— Что я сделала два года назад?
— Не прикидывайся наивной дурочкой! Мало стало восковых фигурок? Этих ваших бутылок? Заклинаний и прочей чуши? Решила подстраховаться простым и надежным способом? Так сказать, более человеческим?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь…
Она видела, как он напрягся — побелела кожа, глаза сузились, повинуясь порыву бешенства, губы сжались.
— Я действительно не могу понять, в чем ты меня обвиняешь… Объясни.
— Что ж, — сказал он с плохо скрытым сарказмом. — Два года назад частному детективу позвонила некая дама… Эта дама попросила от моего имени рассказать кое-что Рите о ее тогдашнем любовнике… Собственно, благодаря ее стараниям я и женился на Рите.
— Я мало что помяла из твоего рассказа, — призналась Римма. — Кроме одного… Ты считаешь, что я это сделала? Так?
Он кивнул.
— Ну да… Мне больше всего на свете хотелось, чтобы ты меня бросил, — сказала она устало. — Я похожа на идиотку, раз до сих пор люблю тебя… И сейчас почему-то не выкинула тебя вон, а дала тебе возможность ознакомить меня с твоими глупыми "подозрениями. Но тогда, два года назад, я вообще была безумной, потому что хотела умереть. Когда ты сообщил мне радостную новость о своем уходе к этой твоей Рите. Может быть, ты подумаешь немного, прежде чем обвинять меня в таком преступлении? Для чего мне это было нужно?
Она говорила эти слова, а сама думала напряженно, кто это мог быть. Кому было нужно это делать? Кто ненавидел ее и Риту, обеих, до такой степени, что почел необходимым разрушить их жизни?
Ответ приходил, но она старалась прогнать эту мысль — настолько нелепой она была.
Тот человек больше всего хотел ее любви. Ее страсти… Она помнила, как однажды он пришел к ней и его руки с отвратительными, подстриженными коротко толстыми пальцами оказались в опасной близости от ее груди. Потом она почувствовала, как он проник под ее кофту, расстегнул застежку на бюстгальтере… Даже сейчас она не смогла скрыть гримасы отвращения, вспоминая этот кошмар. Слава Богу, у нее тогда хватило сил вырваться и ударить его. Но она никогда не забудет его сузившихся глаз и холодного обещания: «Я отомщу…»
Но звонила женщина. Значит, он отпадал сам собой.
— И все-таки, — задумчиво произнесла Римма, — мне кажется, тебе стоит спросить у Миши. Может быть, он сможет пролить свет на это загадочное происшествие?
* * *— Эй!
Амира осторожно открыла дверь.
— Сережа… Ты где?
«Странно», — подумала она, не получив ответа.
Его нет — а дверь открыта настежь…
Она прошла в комнату. «Ничего, — сказала она себе. — Я подожду. Раз дверь открыта, он скоро вернется… Не мог же он уйти далеко, оставив дом без присмотра».
Она тихо включила магнитофон, чтобы не было скучно ждать.
От неловкого движения со стола упали листы и фотографии. Она нагнулась, проклиная свою неловкость, и невольно прочла начало: «Девочка моя… девочка моя… девочка моя…»
Сначала она улыбнулась — этот рефрен, бесконечно раз повторенный на бумаге, напомнил ей молитву. Бесконечную внутреннюю молитву-мантру, заклинание, только вместо «Господи» Сережа взывал к какой-то девочке. «Хочется верить, что это уже я», — улыбнулась она, складывая листы на стол. Ей пришло в голову, что, если она оставит их в таком беспорядке, он может подумать, что она специально прочитала написанное. От этих мыслей ее даже бросило в жар, она оглянулась в тревоге, но никого не было…
— Как же они лежали? — пробормотала она, пытаясь вспомнить.
На всякий случай она начала собирать их снова в аккуратную стопку, и тут взгляд ее наткнулся на фотографию.
— Господи, — выдохнула она, впившись глазами в знакомое лицо, — Рит… Ритка?!
Она смотрела на лицо подруги, и в ушах бесконечным рефреном звучало странное признание в любви: «Девочка моя, девочка моя, девочка…»
Она не слышала, как за спиной тихо скрипнула дверь.
— Амира?
Она обернулась на голос и протянула ему фотографию.
— Это упало, когда я включала магнитофон, — объяснила она. — Значит, тогда ты рассказывал мне о моей Рите?
Виктор открыл дверь одним рывком.
Миша застыл, глядя на него с растерянной улыбкой.
— Витька?
Виктор прошел и остановился перед ним, скрестив на груди руки.
— Витька…
Теперь Миша видел, что Виктор в бешенстве. «Он едва сдерживается, — подумал Миша. — Черт, что же…»
— Зачем ты это сделал? — спросил Виктор.
— Что я сделал?
— Не ломай из себя большего идиота, чем ты есть! — процедил Виктор сквозь зубы. — Кого ты подослал звонить Татьяне Абрамовне?
Миша осел на стуле.
— Погоди, я все тебе объясню… — начал он оправдываться. — Я же хотел, как лучше… Для тебя, Витька.
— Для меня? Скажите, какой добрый… А может быть, ты просто хотел насолить Ритке? Или надеялся, что Римма перейдет тебе, как победителю соцсоревнования? Такой переходный приз… Так что за дама изображала из себя мою секретаршу?
— Ты ее не знаешь… Это была моя…
— Любовница, — договорил за него Виктор. — Однако у вас отношения…
— Витя!
Виктор пошел к выходу.
— Ты уволен, — бросил он на ходу. — Я не могу видеть больше твою рожу…
