Сигал Эрлих - Совершая ошибки
Высокая, худая и изящная дама почти ростом с Дэниела идет к нам по длинному коридору; на ее губах спокойная, нежная улыбка. На ее босых ногах звучат колокольчики сандалеты, и это выглядит достаточно элегантно. Она одета просто — в джинсах и льняной блузке Boho, но по-прежнему выглядит изящно. Я смотрю на нее, очарованная спокойствием, которое она излучает. Подойдя к нам, она разглядывает меня шелковистым взглядом, вызывая явное миролюбие. Они обмениваются заботливыми, но значимыми взглядами; во взгляде Дэниела я замечаю благоговение, и это глубоко трогает мое сердце.
— Хейли, — она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, мое имя звучит как мелодия в ее голосе. — Я — Ирис.
— Привет, приятно встретиться с вами, — я улыбаюсь, и она обнимает меня крепко и душевно, что удивляет меня. Отступив, она кладет руки на мои щеки, внимательно изучая меня в течение нескольких долгих моментов. Я не могу ничего с собой поделать, поэтому краснею от столь долгого внимания к своей персоне. Краем глаза я вижу, что Дэниел улыбается.
— Ты был прав, мой мальчик, — говорит она. — Она красивая. Такие тонкие черты лица, — добавляет она. — У вас ангельское лицо, — бормочет она, удерживая свой спокойный взгляд на мне слишком долго, чтобы чувствовать себя комфортно.
— Это моя Хейли, — говорит Дэниел, в его голосе чувствуется гордость.
Моя Хейли... Я не могу перестать таять от этих слов.
— Теперь отпусти ее, пока она не побежала к двери, — шутит Дэниел, кладя руку на мою спину.
Она улыбается ему, потом мне, и, наконец, отпускает. Никогда бы не подумала, что это мама моего любимого психа.
— Садитесь за стол, я принесу еду, — предлагает она, ее лицо выражает нежную радость. Прежде чем уйти, она говорит, глядя на Дэниела, — уже в любви, не так ли, мой мальчик? — она не ждет ответа и уходит, как я понимаю, в сторону кухни. Безупречная, нежная улыбка отображается на лице Дэниела, когда он смотрит ей в спину, украшенной длинной, толстой, русой косой, пока она не исчезает в коридоре.
— Все еще напугана? — дразнится он, подталкивая меня плечом.
Я смеюсь.
— Ты это так сказал, будто твоя мама ужасный и страшный человек. Она, конечно, очень сильно не похожа на того человека, которого я ожидала увидеть. Ну в том смысле, что совсем не похожа на тебя, она другая, — добавляю я.
— Другая? Ты имеешь в виду из-за этого ее фетиша — хиппи-дерьма?
— Я имею в виду, что она такая спокойная и безмятежная в отличие от дикого и импульсивного сына, — я ухмыляюсь ему, когда он притягивает меня ближе, хлопает рукой по моему заду, когда я сажусь, и целует в губы. Я стараюсь отступить, чтобы вести себя более прилично. Но он не отпускает, а продолжает держать меня крепкой хваткой за талию. Он целует меня еще более увлеченно; на этот раз его рука находит свой путь под моим белым хлопковым платьем.
— Дэниел! — я ругаю его.
Звук колокольчиков приближается.
— Не волнуйся, Хейли, я более чем нормально отношусь к некоторой демонстрации привязанности. Насколько я понимаю вас, дети, вы можете пойти в соседнюю комнату и придаться своей сладкой любви, — комментирует Ирис, возвращаясь в комнату и держа керамический горшок.
О мой Бог. Дэниел освобождает меня из своих рук, кусая губы, покорив более широкую ухмылку, заметив мой шок и мои пылающие щеки.
— Хейлз, вы бы не хотели выйти в соседнюю комнату, чтобы придаться сладкой любви со мной? — он хихикает.
Я выбираю полностью игнорировать его. Я могу буквально чувствовать распространение румянца по моему лицу.
— Может быть, позже, обед остынет, — бормочет Ирис.
Пожалуйста, ради любви ко всему в мире, пусть это будет шутка. Дэниел смеется, получая удовольствие от моего дискомфорта.
В центре стола стоит та джин (Примеч. мясо, тушенное с овощами и специями) и несколько соленых гарниров. В воздухе царит запах средне восточных специй и трав, в основном чувствуется тмин и корица.
— Марокканский таджин с бараниной, я надеюсь, вам понравится пряный вкус, — говорит Ирис мне. Я киваю в знак согласия, и она отвечает кривой улыбкой и добрым взглядом.
— Выглядит аппетитно, Ирис.
— Вы можете есть его руками или с лавашем, — предполагает она.
— Может быть, в следующий раз на нашем ежегодном семейном ужине, — подмечает Дэниел, слегка покачивая головой.
Ирис вознаграждает его нежной улыбкой. Я не могу не заметить глубокую связь между ними. Она умеет превращать его дикий нрав в спокойный и безмятежный бриз.
— Итак, Хейли, — она обращается ко мне, когда я положила ложку салата из помидоров, петрушки и лука на тарелку. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, ожидая продолжения. — Я чувствую, что уже знаю все, что нужно знать о вас.
— Как это? — спрашиваю я, не понимая, должна ли радоваться этому или наоборот.
— Мой мальчик, как правило, не делится слишком часто со мной, а я, в основном, пытаюсь чуть ли не клешнями вытащить из него хоть какую-нибудь информацию, но в последнее время он не может перестать говорить об одном: о Вас! — ее добрая улыбка становится шире. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Дэниела. Он пожимает плечами, делая вид, что очень занят едой.
— Как тебе новая работа?
О, она хочет получить полную информацию обо мне.
— Я, на самом деле, очень довольна. Это дало мне возможность узнать так много новых вещей, я очень заинтересована в том, чтобы работать там в течение долгого времени, и я очень рада за выпавший мне шанс.
— Это бесценно, что вы так увлечены своей работой.
— Я знаю, что вы художница. Что вы рисуете?
— Я рисую карандашом и красками, почти все — от пейзажей до портретов и абстракций. Я, в основном, использую уголь, хотя время от времени мне нравится работать с маслами, — объясняет она, ее лицо освещается; эта любовь к искусству, то, чем она занимается — четко отражено в ее глубокой улыбке и блеске в глазах. Я могу понять это чувство — это именно то, что я чувствую, когда рисую.
— Было бы неплохо нарисовать вас; у вас такие тонкие черты.
Я посылаю ей робкую застенчивую улыбку.
— Точно, я тогда куплю эту картину, — говорит Дэниел случайно, поднимая другую вилку ко рту.
— Вы не едите таджин? — я спрашиваю Ирис во время обеда, после того, как мы обсудили ее жизнь в Бахе, и тот факт, что она не любит Сан-Франциско, но приезжает изредка туда только из-за Дэниела.
— Я вегетарианка, — отвечает она.
Почему-то я совсем не удивлена. У нее аура святая.
Позже она мне рассказывает, что это случилось тогда, когда Дэниел уехал в колледж, и она наконец-то исполнила свое желание переехать в Бахи. Я спрашиваю ее, почему она выбрала именно этот город, для своего дома, и один из ее первых ответов является вопросом о том, была ли я здесь ранее и видела ли это место. Я сразу понимаю, что она имеет в виду. Она говорит о том, что это спокойное и уединенное место. Я удивлена, узнав, что Дэниел — человек, который первоначально показал ей этот рай, взяв ее с собой в одну из его поездок для серфинга. Она также рассказывает мне о художественном сообществе; по-видимому, есть больше, чем несколько художников, которые предпочитают жить в этом же очаровательном городе.
