Белва Плейн - Рассвет
– Кто вас интересует? Сеговия? Брим? У нас есть по нескольку пластинок с записями каждого из них, и мы можем заказать любую пластинку, какая вам нужна, если у нас ее нет. Вы ищете что-то конкретное?
– Нет, я плохо разбираюсь в гитаре.
– Зато у вас, наверное, богатейшая в стране коллекция пластинок с фортепьянной музыкой. – Продавец улыбнулся. – Уж не думаете ли вы заняться гитарой вместо рояля?
Лаура улыбнулась в ответ, подумав: «Странно, люди всегда стремятся вставить в любой разговор какую-нибудь милую, шутливую, ничего не значащую реплику. Всем это свойственно».
– Вряд ли. Просто я на днях разговаривала с одним знакомым, и после этого разговора у меня появилось желание послушать гитару.
И это не было ложью. Недавно она услышала по радио в машине концерт для флейты и сразу же пошла и купила пластинку с записью Джеймса Гэлвея. На этот раз захотелось послушать гитару, только и всего.
Вернувшись домой, она поставила пластинку: Сеговия исполнял «Гранаду» и «Севилью». В комнате было прохладно. Солнце к этому времени перекочевало в другую часть неба, откуда солнечные лучи не могли проникнуть в комнату через крону росшего у дома платана. В этой прохладе звучала музыка. Звуки танцевали и пели; они рождали представление о ручейке, журчащем в мавританском саду, пышных, развевающихся юбках, кастаньетах, влюбленном, изливающем свои чувства в серенаде.
«Это как огонь в крови» – сказал он.
Да, так оно и было. Лаура откинулась в кресле и закрыла глаза.
Хлопнула задняя дверь. Вошел Бэд, вытирая вспотевший лоб.
– Ну и жарища! А это что за какофония, черт возьми? Ее на ступеньках было слышно.
– Мне нравится, – ответила она и, встав, нажала кнопку «стоп».
– Не нужно было этого делать. Разве я попросил выключить пластинку? Если тебе нравится, слушай на здоровье. Мне она может и не нравиться, но ты тоже как-никак живешь в этом доме.
Она тут же устыдилась.
– Да, Бог с ней. Не так это и важно. Где Том?
– Сейчас придет. Дел сегодня было по горло, какой-то сумасшедший дом. И не подумаешь – в такую-то жару. Том трудился как вол. Я ему сказал, что был бы рад заиметь еще парочку таких работников. Как Тимми?
– Неплохо. Читал, потом пришли его друзья и они играли в настольные игры. Он почти не кашлял. Я соберу на стол, пока ты будешь принимать душ.
Зазвонил телефон. Лаура подняла трубку аппарата, стоявшего на кухне. Голос, ставший знакомым, произнес ее имя.
– Лаура? Надеюсь, Тимми стало лучше?
– Да, спасибо. Маргарет?
– Ох, простите. Я нервничаю, поэтому и не назвалась сразу. Да, это Маргарет. Маргарет Кроуфильд.
Лауре показалось, что сердце у нее упало в буквальном смысле этого слова, опустилось куда-то к животу. Этот голос был подобен присутствию живого человека в ее кухне, он напоминал, что он теперь является частью этого дома и этой семьи, что он никогда и никуда не исчезнет. Господи, если бы эти люди уехали куда-нибудь.
Но голос был умоляющим, он дрожал.
– Я не вовремя? Я вас оторвала от чего-то?
– Нет, нет, ничего. Признательна вам за ваше беспокойство о Тимми.
– Мы знаем, что в этот раз было совсем плохо. Ральфу не нужно было объяснять нам, что случилось. Нам это знакомо.
– Да, – слабым голосом ответила Лаура. «Мой второй сын. Питер Кроуфильд, мой второй сын».
– Ральф сказал, что он звонил несколько раз, разговаривал с Томом. Как вы думаете… Сказать по правде, я надеялась, что Том снимет трубку. Как вы думаете… Вы не попросите его поговорить со мной? Он дома?
Лауре не нужно было спрашивать. Она и так знала, что Том не будет разговаривать с Маргарет. Проще было бы сказать, что его нет, но она не могла этого сделать.
– Я позову его, – сказала она.
Маргарет, видимо, уловила нерешительность в ее голосе и принялась торопливо объяснять:
– Мы послали ему книгу по астрономии. Артур подумал, что это могло бы стать темой для разговора. Я не знаю…
Лаура, думая про себя, что Маргарет так же близка к слезам, как и она сама, быстро проговорила:
– Не кладите трубку. Я попробую найти его. Том с Бэдом были в библиотеке. Оба стояли рядом с телефоном.
– Не трудись спрашивать, – сразу же заявил Бэд. – Я знаю, кто это. Я снял трубку одновременно с тобой.
Поджатые губы Тома и его поза – он стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, – выражали упрямство.
«Если бы эта женщина отступилась», – снова подумала Лаура. Однако вслух она умоляюще сказала:
– Пожалуйста. Всего несколько слов, Том. Ты не можешь вечно избегать ее. Кому-то нужно уступить.
– Пусть она и уступает, – ответил вместо Тома Бэд. – Какая же она настырная. Типичная для евреев черта. Они никогда ни от чего не отступятся.
– Поставь себя на ее место, Бэд. Имей жалость!
– Жалость! К кому? К паре мошенников, которые вторглись в нашу жизнь, заморочив нам голову своей ловко придуманной историей, и хочет отнять у нас Тома? Если бы убийство не каралось законом, я знаю, что бы я сделал. Взял бы пистолет и… и… – Бэд замолчал, прокричав последние слова во всю мощь своего голоса.
Лаура возмущенно предупредила:
– Что ты орешь. Она может услышать. Закрой дверь, Тимми.
Мальчик, услышав шум, прибежал из своей комнаты и теперь потребовал, чтобы ему объяснили, в чем дело.
– Это те люди, – ответил Том. – Она хочет поговорить со мной, а я не хочу. Мама тоже хочет, чтобы я поговорил с ней, но я все равно не буду. Мне очень жаль, ма, но я не могу. Тебе не понять. Я не могу.
Лаура положила руку на плечо сына и, подняв голову, – какой же он все-таки высокий – посмотрела ему в лицо – сердитое, испуганное и печальное лицо.
– Том, дорогой, я все прекрасно понимаю, гораздо больше, чем ты думаешь. Это же касается нас всех, мы должны понимать друг друга.
– Нас всех это не касается, – заорал Бэд. – Меня это не касается. Послушай, Лаура, если ты хочешь быть втянутой в эту историю и позволять этим мошенникам дурачить тебя, это твое дело. Но избавь меня от всего этого и Тома тоже.
Она повернулась к мужу. Упрямый, тупой… Впрочем, тупым Бэд не был. Он был ослеплен ненавистью. Если бы Кроуфильды были методистами, он вел бы себя по-другому. Конечно, он и тогда сопротивлялся бы и был убит горем, как и она сама, но он не пребывал бы в состоянии неконтролируемой ярости. В этом она была уверена.
Она спокойно сказала:
– Бэд, когда же, наконец, ты посмотришь правде в лицо? Эта женщина родила Тома. Она…
– Черт возьми, Лаура. Я сыт по горло этими выдумками. Выдумками! До сих пор я терпеливо относился к твоим сентиментальным слезам, учитывал несходство наших характеров – ты мягкая, а я практичный человек, готовый сражаться с кем угодно, чтобы защитить тебя, обеспечить тебе возможность без помех растить детей и давать свои уроки музыки. И…
