Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь
Он пойдет по этому девственному белому покрову… Первый и последний… Там цель, а оттуда дороги нет… Он положит цветы, всю могилку засыплет цветами… Дойдет ли до нее запах сирени и гелиотропа через снег, толщу земли и деревянную крышку?.. Услышит ли она его шепот, повторяющий самое дорогое имя, самые нежные мольбы, самые отчаянные клятвы?.. Услышит ли она слабеющее, замирающее биение его сердца среди умирающих цветов, приготовится ли встретить его, забросит ли руки, как прежде, на шею и позволит ли ему насладиться чудесным сиянием ее лучистых глаз?.. Уже навсегда, навеки…
Какая благословенная вера окутала его, когда он подумал об этом. Какой покой спустился на него при мысли о вечном успокоении. Сколько раз, оставаясь один, он погружался в эти бесстрастные, огромные, как космическая пустота, беспредельные пространства смерти. Он погрузился в них уже весь без остатка.
А как тяжело было переносить случившееся первое время! Едва он смог говорить, как со страхом спросил:
— Что с ней?
Мать тогда вздрогнула и кратко ответила:
— Умерла, но ты не думай об этом.
А доктор Павлицкий добавил:
— Перелом основания черепа. С такой травмой можно прожить лишь несколько минут.
И он снова потерял сознание. Сколько раз он приходил в себя, осознание смерти Марыси каждый раз становилось отрицанием его собственной жизни. Лежа с закрытыми глазами, он слышал разговор: доктор упрекнул пани Чинскую:
— Не следовало говорить ему о смерти той девушки. Это неосторожно, подобное известие способно вызвать нарушение нервной системы.
А мать ответила:
— Я не умею лгать, доктор. А что касается меня, то лучше горькая правда, чем ложь. Хотя мой сын не несет ответственности за аварию.
— Я думаю, — заколебался доктор, — о другом. Ваш сын мог испытывать какие-нибудь чувства к этой Марысе…
— Исключено, — прервала его пани Чинская с такой уверенностью, точно само предположение доктора было для нее оскорблением.
Состояние здоровья Лешека быстро улучшалось. В виленской больнице сделали несколько рентгеновских снимков, раны заживали нормально. Но общее состояние больного вызывало все большую тревогу. Как только исчезла угроза здоровью, его перевезли в хирургическую клинику Вены, а затем, на период реабилитации, в Арцахон. В Арцахоне веселая международная компания должна была благотворно повлиять на настроение Лешека. К сожалению, он избегал людей. Не принимал участия в развлечениях и экскурсиях и, хотя автоматически проходил предписанный курс лечения, его настроение не изменялось, по крайней мере внешне. Изнутри и незаметно для окружающих в нем созревало решение.
Оно созрело и принесло облегчение…
Он, конечно, любил родителей и понимал, какую боль причинит им. Но мысль обречь себя на многолетние страдания, которых ничто уже не могло облегчить, казалась ему чем-то чудовищным и во много раз превосходящим его силы.
А кроме того, он хотел смерти, жаждал ее как искупления. Ведь он, непрошеный, почти насильно вторгся в спокойную и радостную жизнь этого удивительного существа. Если бы не он, Марыся до сегодняшнего дня жила бы своей простой и бедной, но спокойной жизнью. Он нарушил ее покой, из-за него она погибла, да еще после смерти о ней осталась дурная слава. И все из-за него. Ему не хватило смелости, чтобы сразу оказать сопротивление всем превратностям судьбы. Он смалодушничал. Скрывая свои намерения, хотел обеспечить себе легкую жизнь, втоптав в грязь ее репутацию!
Он заслуживал наказание! И он должен был его понести, потому что только так можно реабилитировать Марысю, только кара очистит от скверны память любимого существа…
Поезд остановился на такой знакомой маленькой станции. На перроне стояли пани Чинская, Тита Зеновичувна, ее сестра Анелька, брат Кароль, его жена Зулка и еще несколько родственников, которые обычно приезжали в Людвиково на Рождество.
Вымученная улыбка, с какой Лешек приветствовал всех, никого не ввела в заблуждение: он не нуждался в их обществе. Они умышленно поехали встречать его шумно и весело, чтобы сразу расшевелить, развеселить, втянуть в свои беззаботные повседневные дела. Одна лишь Анелька присматривалась к нему молча и как бы сочувственно.
— Какой он худой и грустный, — произнесла она шепотом, обращаясь к пани Чинской.
— Постарайся его развлечь и делай вид, что не замечаешь, как он изменился, — сжала ее руку пани Элеонора. — Он тебя всегда любил.
Две пары саней с позванивающими бубенцами подъехали ко дворцу в Людвикове. На протяжении всего дня Лешека не оставляли одного ни на минуту. В салоне гремело то радио, то грамофон.
Только после ужина он оказался у себя. За время его отсутствия здесь ничего не изменилось. Лешек с тревогой заглянул в стол: дневник Марыси лежал на прежнем месте.
Всю ночь он читал, по нескольку раз перечитывая одни и те же страницы, содержание которых помнил почти дословно. Уснул он только под утро и проснулся поздно. Слуга подал завтрак и доложил:
— Пан хозяин на фабрике и просил поинтересоваться, не захочет ли панич побывать там?
— Нет, — покачал головой Лешек. — Но я попрошу позвать садовника.
— Слушаюсь.
— В оранжерее много цветов?
— Как всегда в праздники. Особенно розы в этом году удались.
После завтрака появился садовник, и они вместе прошли в оранжерею. Лешек указывал удивленному слуге все новые цветы и наконец сказал:
— Все это срежьте.
— Срезать?..
— Да. И упакуйте.
— А куда это?
— Я сам заберу.
— Так вы уезжаете?
Лешек ничего не ответил и направился к выходу.
— Извините, — остановился садовник. — Но вы велели срезать почти все цветы. Это не мое дело, только я не знаю, не будет ли пани…
— Хорошо. Прошу сказать об этом пани и спросить. не будет ли она возражать.
— Пани уехала на машине на станцию и вернется только к обеду.
— Значит, после обеда и спросите. Я тоже еду после обеда.
Лешек не сомневался, что мать согласится даже на большее опустошение оранжереи. Она, конечно же, сразу поймет, зачем ему нужны цветы.
Он вернулся к себе и стал писать письма. Самое длинное — родителям. Короткое и душевное — нескольким приятелям, официальное — полиции и наконец — пани Шкопковой. Это последнее было для него очень важным: ему следовало реабилитировать Марысю в городе.
Он закончил писать, когда в дверь постучала экономка, пани Михалевская. Вчера она не успела поздороваться с Лешеком, потому что была очень занята, как всегда перед праздниками. А сейчас, узнав, что Лешек уезжает после обеда, бросила тесто на милость повара только ради того чтобы увидеть пана Лешека и выразить свою радость по поводу того, что, благодаря Богу, она снова видит его здоровым. Она начала рассказывать, как вся округа интересовалась им, кто, что говорил, и кто, что сделал.
