Дженнифер Пробст - Брачная ошибка
Ее темные глаза засияли, черты красивого лица смягчились.
– Папа так рассердился. Они прогрызли дырки в стене и насовали туда про запас тонну орехов. Пришлось мне избавляться от Дейла.
– Ты тогда несколько дней проплакала.
– Да, мне трудно отпускать тех, кого я люблю.
Это неожиданное признание прозвучало как взрыв.
Карина сжалась, явно пожалев об этих словах, и уткнулась в свою тарелку.
– Знаю, – тихо произнес Макс. – Но они, по-моему, всегда к тебе возвращаются.
Карина не поднимала глаз. Он боролся с искушением погладить ее по щеке и прогнать печаль поцелуем. Но вместо этого налил еще вина и сменил тему:
– Как там твоя работа? Всё портреты пишешь?
Странное выражение мелькнуло у нее на лице.
– Вроде того. Пробую кое-что новое.
– Знаешь, Карина, у меня есть кое-какие связи в художественном мире. Я бы с удовольствием устроил тебе встречу с каким-нибудь консультантом. Если твои работы ему понравятся, может быть, удастся организовать выставку.
– Нет, спасибо, – не переставая жевать, покачала она головой. – Я сама справлюсь.
Макс сдержал разочарование и напомнил себе: Карине нужно доказать себе самой, чего она стоит. Он уже верил в нее. Осталось только ей самой поверить в себя.
– Хорошо, я это уважаю. Но знаешь, в «БукКрейзи» можно бы работать поменьше. Алекса сказала Майклу, что ты потрясающая, но все время работаешь по две смены подряд. Я тебя теперь совсем не вижу.
– Мне нужны деньги.
Он поднял голову:
– Ты из одной из самых богатых семей в Италии. У меня тоже не так плохо идут дела, а ты моя жена. Какого черта тебе вдруг понадобилось работать ради денег?
Карина упрямо вздернула подбородок – тем самым движением, что всегда сводило его с ума.
– Майкл богатый. Ты богатый. А я нет. Да, у меня огромный трастовый фонд, но я буду сама пробивать себе дорогу, как все люди. Если это значит работать по две смены – что ж, я не заплачу.
Он сдержался и не выругался.
– В семье всегда заботятся друг о друге. Все, что их, то и твое. Как ты не понимаешь?
– Да так же, как ты не можешь понять, что это такое – раз за разом терпеть неудачи! – невоспитанно фыркнула она.
– Неудачи? – У Макса широко открылся рот. – Тебе же удается все, за что ни возьмешься.
– Я же не тупая, Макс. – Ее голос стал ледяным. – Ты, похоже, пытаешься снова затащить меня в постель, но вранье тут не поможет. Я никогда не умела готовить так, как мама. Не сумела преуспеть в бизнесе, как Джульетта с Майклом. И со всем остальным у меня беда – с умением одеваться, с внешностью, не то что у Венеции. Не делай из меня дуру.
У Макса защемило сердце. Эта красивая, деятельная, щедрая душой женщина считает себя недостойной. Он сам не знал, чего ему больше хочется – задушить ее или расцеловать. Вместо этого он проглотил комок в горле и сказал правду:
– Тебе дается все, что имеет цену в этом мире, Карина. Люди. Животные. Любовь. Остальное не имеет значения, понимаешь? Ты просто этого не видишь.
Она замерла. Одухотворенные темные глаза удивленно распахнулись. Между ними словно протянулась связующая нить, и воздух стал душным от эмоций. Он положил вилку и протянул руку к ней.
Карина вскочила и отступила на несколько шагов назад:
– Мне пора. Спасибо за ужин.
Она пулей вылетела из кухни, и ему сразу стало одиноко и пусто.
* * *Несколько дней спустя Карина критическим оком разглядывала стоявшие перед ней картины. Курсы помогли ей восстановить форму и овладеть кое-какими приемами, благодаря чему она смогла продвинуться на новый уровень. Преподаватель даже предлагал уже связаться с кем-нибудь, чтобы устроить выставку, особенно если она сделает тематическую серию. Холодок тревоги пробежал по позвоночнику. Публичная выставка – это уже не просто заявить о себе как о подающем надежды художнике. Это все равно что раздеться донага посреди Таймс-сквер и крикнуть: «Смотрите на меня!»
Самое трудное – это, конечно, ее семья. Доброжелательные, преисполненные благих намерений, самые близкие люди, признававшие ее талант, однако считавшие, что живопись для нее не более чем хобби. Ни разу Карина не решилась открыть им душу, которая рвалась к мечте стать профессиональной художницей. Искусство в Бергамо уважали, но перед бизнесом преклонялись, особенно когда речь шла о знаменитых кондитерских «Ла дольче фамилиа», принадлежащих семье Конте.
Карина покусала губу и поставила в нижнем углу размашистую подпись.
Ее первая настоящая картина закончена. И любой, кто ее увидел бы, решил бы, что художница – настоящая шлюха.
Линии были размыты, затуманены, мужчина и женщина окутаны черно-серой тенью. По напряженному соску женщины было видно, как она возбуждена, ее лицо притягивало взгляд зрителя обнаженным исступленным восторгом, словно она боролась с оргазмом. Мужчина сидел спиной к зрителю и закрывал собой большую часть ее обнаженного тела. Жилистые мускулы свивались в тугие узлы, на левом плече красовалась татуировка в виде змеи. Окно, нарисованное в правой части картины, придавало этой сцене оттенок вуайеризма, подглядывания в мир их чувственности, а яркий свет дня и здравого рассудка оставался по ту сторону стекла.
Карина сжала кулаки, затем медленно размяла пальцы. Судорога в ее запястье напомнила, что она рисует уже несколько часов. Нервы покалывало радостным волнением. Картина удалась. Она чувствовала это глубоко внутри – удовлетворение, которое, вообще-то, испытывала нечасто. Ни разу с тех пор, как пошла учиться в колледж. Она уже давно пыталась следовать своему инстинкту, но выходили у нее только плоские, двухмерные портреты, оставлявшие ее равнодушной.
Неприкрытый эротизм собственного творчества потряс ее саму. Кто бы мог подумать, что Макс распахнет створки ее души и сорвет все замки? Больше нет возврата к простым и ясным сюжетам. Едва бросив взгляд на портреты в кабинете Сойера, она поняла, что должна решиться и начать писать обнаженную натуру. Как бы ни приняли ее работу, во всяком случае, в ней есть правда. О ее натуре. О ее желаниях. Потребностях. Фантазиях.
Наконец-то.
Карина убрала кисти, сложила акриловые краски и скинула рабочую блузу. Пора угостить чем-нибудь Рокки и посмотреть, как там Габби. Она пригласила своих родных на ужин и надеялась, что до их прихода успеет немного подремать на солнышке.
Габби встретил ее своим обычным воркованием, которое она успела полюбить. Она уже с ужасом думала о том, что скоро голубя придется выпустить. Живые, мудрые глаза птицы рассказывали целую историю о ее невероятном прошлом, о котором Карина не прочь была бы узнать побольше. Может быть, она еще поговорит с владельцем, прежде чем выпускать ее.
