Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2
– На твоем месте, Гвендолин, – говорила Джой, пытаясь обрести былую уверенность, – я бы немного подсушила твое симпатичное платье.
В это время в своей башне, лежа на другой огромной постели, окруженный восхищенными возгласами оперной толпы из «Саломеи» в собственном исполнении, несущимися из динамика, Раннальдини предвкушал удовольствие.
– Согласно Саду, – бормотал он, – удовольствие увеличивается пропорционально воображаемым ощущениям. А наиболее мощные ощущения, – он застонал от наслаждения, когда Хлоя впилась в него пальцами с длинными ногтями, – производятся болью. Настоящий сладострастник не обходится без огромного количества боли.
Он широко улыбнулся Хлое, подползая к ней настолько, что его сияющий конец оказался в каком-нибудь миллиметре от ее гладкого загорелого лица.
– Не бойся, – нежно сказал он, когда она, вздрогнув, отпрянула. – Слушай.
Хлоя напрягла слух и услышала слабый бой колокола.
– А не хотела бы ты сыграть леди Макбет, Хлоя? – спросил Раннальдини.
Лизандер проснулся около десяти с убийственной головной болью. Застонав, он попытался сфокусировать взгляд на розово-светлом парике, висящем на одном из столбиков большой двуспальной кровати.
Джек спал на его свитере с Утенком Дональдом, несколько розовых обнаженных девушек смотрели на него с картин да сильно пахло грешной плотью. Постепенно его взгляд переместился на розовые ногти, гладкие загорелые восковые ноги, переходящие в пышные бедра, и пушистые лобковые волосы, выщипанные в форме сердца.
Как мощный электрический заряд ударила его мысль, что случилось что-то убийственно плохое. Заросли Китти были выбритыми там, во Франции, и еще не могли отрасти. С трудом подняв взгляд выше, поверх вздымающейся груди, он уткнулся в самодовольно-удовлетворенное лицо Гермионы, пожирающей бок копченого лосося.
– Что за черт тут происходит?
– Мы занимались любовью, – Гермиона погладила его лоб, – и это было чудесно.
– Этого не могло быть. Если ты мне только не сыпанула что-нибудь в выпивку. Я никогда не хотел оказаться с тобой в постели. Я слишком люблю Боба.
– Как невежливо!
Гермиона продолжала улыбаться, однако ее острые ногти впились в скальп Лизандера.
– Ой, не надо. Я люблю Китти.
– Ну перестань, мы же все знаем, что тебе заплатили.
– Но любовь-то была настоящей, будь ты проклята.
– И она не сказала тебе после всего: «Это было волшебно, Лизандер»?
Лизандер потряс головой и, окончательно проснувшись, оперся на локоть, уставясь в красивое и злобное лицо Гермионы.
– Да, Китти всегда говорит Раннальдини: «Это было волшебно, Раннальдини». Лизандер, ведь ты же столько браков развалил.
Вдруг, испугавшись, она махнула рукой перед его страшными, налитыми кровью глазами.
– Ты... ты... Раннальдини рассказывал тебе о них с Китти в постели?
Вот же сучка! Как это ужасно, что Китти должна говорить и Раннальдини тоже «волшебно».
– Ну так. Разговор на подушке. Но ведь Раннальдини и не претендует на звание джентльмена. Он любит такие истории и в восхищении наблюдал прошлой ночью через двустороннее зеркало за нами. – Она засмеялась своим коротким убийственным смешком. – И Китти тоже.
– Китти! – Лизандер похолодел. – Китти. Бедный ангел. Что она сказала?
– С ней все будет о'кей, – произнесла Гермиона, разозленная его внезапным отчаянным прозрением. – Все эти выходцы из рабочего класса чувствуют боль не так, как мы. И вообще я не понимаю, и-за чего ты всполошился, ты же должен испытывать наслаждение. Иди-ка сюда, – она соблазнительно откинула красные шелковые простыни. – Давай попробуем еще раз, пока ты трезвый. И ты скоро забудешь Китти.
От отвращения Лизандер слетел с постели, схватившись за голову, едва сдерживая тошноту, и, натягивая джинсы, порвал их еще больше. Гермиона потеряла терпение.
– Да с какой стати Китти должна покинуть Раннальдини? – прошипела она. – Посмотри на этот роскошный дом и все эти прекрасные земли.
За узким окном Лизандер видел покрытые снегом печные трубы, испускающие дым к сияюще-голубому небу. На той стороне долины, на полях за «Парадайз-Грандж», как на картине Брейгеля, люди катались на лыжах и тоббоганах, спускались по холмам, а собаки неслись за ними с веселым лаем – и вся эта сцена так остро напомнила ему Монто и Китти, что он схватился за подоконник.
– Да ты подумай, как она живет, будучи замужем за гениальным человеком. – Голос Гермионы звучал сейчас как колокол. – Подумай о ее будущности в Нью-Йорке. Ну какого черта ты можешь ей предложить?
– Только мое сердце.
Сопровождаемый насмешливым хохотом Гермионы, он отправился на поиски Китти. Лестничная площадка была пустынна, если не считать забытых кем-то лифчика и пары трусиков. Пробираясь среди канделябров, кинжалов, лавровых венков, опавших фиговых листков, карточек с указанием мест, окурков, презервативов и прожженных воздушных шаров, Лизандер вдыхал запахи секса, застоявшегося табачного дыма, полупустых стаканов.
Не желая будить священника, раскинувшегося на софе с букетиком сухих маков в руках, Лизандер вскоре наткнулся на бодрствующую с затуманенными взглядами группу, сидящую вокруг кухонного стола.
– Я и не знала, что у Гвендолин Числеден такой подтянутый животик, – говорила Джорджия, наконец заполучив в руки Гая.
– И первый приличный трах за последние сорок лет, – добавил Мередит. И тут он заметил Лизандера: – Ну что, солнышко. Как ты?
Увидев на другом конце стола Боба, погруженного в музыкальную страницу «Обсервера», Лизандер порозовел и пробормотал:
– Где Китти?
– Во всяком случае, не в себе, бедный ягненочек. Она бросила соль нам в кофе. Потом, когда я очень вежливо попросил у нее немного масла для наших круассанов, она достала из холодильника два фунта и бросила на стол, как слиток золота.
Несколько старых дев, тщетно ожидавших священника к заутрене в церкви Всех Святых в Парадайзе, были ошеломлены видом бедной маленькой миссис Раннальдини, всегда такой тихой, незаметной, которая прибрела в белом бальном одеянии с кровоточащими ногами и, сжавшись на задней скамье храма, жалобно всхлипывала:
– О, пожалуйста, Господи, помоги мне, помоги мне.
Мисс Крикдейл, насмотревшаяся на адюльтеры Парадайза, побежала к телефонной будке, чтобы позвонить Мериголд и попросить ее забрать Китти.
– Я думаю, бедная малышка окончательно тронулась.
– Надо полагать, что прошедшей ночью только ты, Ларри и я не попали в Аид, – сказала Мериголд, усаживая Китти напротив плиты и вручая ей чашку черного кофе, чтобы согреть замерзшие руки. Ее зубы стучали между голубых губ. На ней было старое овчинное пальто поверх изорванного наряда весталки-девственницы.
