Памела Джонсон - Решающее лето
— Они встречались. Я чуть не сошла с ума тогда. И не потому, что Дел меня предал. Я умирала от унижения, мне казалось, что я стала всеобщим посмешищем. Я никому не смела рассказать об этом и придумывала всяческие небылицы, объясняя, почему Дела не бывает дома. Я оттягивала как могла, страшную минуту объяснения. И хорошо делала, что оттягивала. Через три недели Дел наскучил Хэтти, и она отправила его домой. Через три недели! Она не может успокоиться на чем-нибудь одном. Ей всегда кажется, что где-то существует лучшее и, не дай бог, она его упустит.
— И после всего этого вы по-прежнему с нею дружны?
— А почему бы и нет? Ведь предполагается, что я ничего не знаю. Дел сделал вид, будто уезжал по делам на Юг. Если бы я намекнула Хэтти, что мне все известно, она настояла бы на объяснении, устроила бы сцену, а это именно то, чего я не могла себе позволить. Кроме того, опасность уже миновала. Делмар сейчас просто не может слышать о ней. — Она легонько щелкнула ногтем по лепесткам ириса, словно наказывала провинившегося ребенка. — Боится ее, как чумы.
Она посмотрела на меня.
— Ну, что вы на это скажете?
— Простите, я очень сожалею…
— Вы влюблены в Хэтти? Потому что, если это так…
— Нет, — ответил я. — Не влюблен.
— В таком случае вы не очень меня презираете. — Она содрогнулась. — Поверьте, мне ужасно стыдно.
— Как могу я вас презирать! — Однако я презирал бы ее, если бы не слова Хэтти, сказанные на пароходе. Отнять у немолодой женщины мужа — это одно, но называть ее после этого скучной и дурой — это уже совсем другое. Во всем, и даже в таких вещах, должна быть элементарная порядочность.
— А теперь идите и скажите Ханне, чтобы напоила вас кофе. — Миссис Румер шумно выпроводила меня из кабинета. Теперь она будет горько сожалеть о своей откровенности. Ей хотелось поскорее остаться одной.
У меня было свидание с Хэтти: мы условились где-нибудь выпить чаю. Она была странно молчаливой и от этого показалась мне еще привлекательней. Все фантастические планы вчерашнего вечера с новой силой овладели моим воображением. Ну, а если она не «успокоится»? Я заставлю ее. И все же меня несколько обеспокоила история с Делом Румером. Что если Вирджинии не все еще известно? Ну а что такое сама Вирджиния? Может быть, и о ней мне могут рассказать нечто подобное? Нет, подсказывало благоразумие, ничего подобного тебе о ней не расскажут. Если бы у Вирджинии были тайны, ты узнал бы их от Хэтти.
Мы гуляли в Центральном парке. День был жаркий, листья и стволы деревьев маслянисто блестели, словно в испарине. Хэтти в желтом шелковом платье была похожа на смущенную и испуганно притихшую девочку. Через дорожку, подпрыгивая, покатился детский мяч, и Хэтти, подняв его, точным, сильным и ловким броском направила маленькой хозяйке.
— Мы увидимся сегодня вечером? — спросила она.
— Мне во что бы то ни стало надо написать письма. Я все время откладываю, и если не напишу их сегодня, завтра это уже не будет иметь смысла. Два из них деловые. На одно письмо Крендаллу уйдет у меня не менее часа.
— Хорошо. Тогда ленч завтра?
— Чудесно. Я зайду за вами в полдень.
Мы расстались. Она легонько коснулась губами моей щеки и потрепала меня по плечу, словно послушного мальчика.
После обеда я действительно засел за письма, решив, что в последнюю очередь отвечу Элен. Но не успел я написать ее имя, как меня снова охватило чувство разочарования, взывающее к мести. Я должен добиться от нее иных писем, пусть даже злых и резких. Все по-прежнему казалось мне игрой. Только я еще не знал, что Элен уже не участвовала в ней.
Я исписал целых пять страниц. Я сообщил ей все о Нью-Йорке, о политических взглядах миссис Румер и ее своеобразном юморе, о магазинах и продуктовых лавках, о высоких ценах и массу всяческих подробностей о Харриет Чандлер. Это были какие-то пустяки: как она повезла меня в Гринвич-Виллидж или как мы танцевали в Гарлеме: «Известно ли вам, что я умею танцевать? Хотя X утверждает, что это не так». Я подробно описал, как Харриет удалось найти для Крендалла двух выгодных клиентов. Я отнюдь не собирался сообщать Элен, что подумывал о женитьбе на Хэтти, но каким-то непостижимым образом, из злорадного чувства мести, все же между строк намекнул на это. В конце письма я добавил: «Когда я вернусь, мы обязательно побываем у Гвиччоли и отведаем наконец китового мяса. Надо же в конце концов решиться». А затем: «Я уверен, вам понравился бы Нью-Йорк. Как было бы чудесно, если бы вы были с нами». Напиши я «со мной», Элен, возможно, и ответила бы мне на это письмо. А так я прождал напрасно до самого отъезда из Нью-Йорка, и это ожидание окончательно испортило последние дни. Я не собираюсь утверждать, что не заслужил этого.
Теперь мы не каждый день виделись с Хэтти. По вечерам я в сладостном одиночестве бродил вдоль реки. Чувство одиночества было даже приятным, ибо я не верил в него. Я не верил в плохой конец. Это была неизбежная тоска влюбленного в разлуке, и ее смягчала вера в радость встречи и разделенной любви. Завтра я получу ответ Элен, немедленно пошлю ей телеграмму, и все будет как прежде.
Но с каждым днем тоска усиливалась, а сладостное чувство ожидания исчезло, ибо я понял, что письма не будет ни сегодня, ни завтра. Не будет вообще.
В начале июля я покидал Нью-Йорк. Хэтти провожала меня.
— Что же, — сказала она, — не исключено, что до конца этого года мы еще раз увидимся в Европе. А может быть, и нет. Крен все же был прав, Клод. Вы действительно сухарь. А знаете ли вы, что был момент — всего лишь одно короткое мгновение, когда мне показалось, что это не так?
Я, не скупясь на слова, благодарил ее за внимание и за то, что она превратила мою деловую поездку в Нью-Йорк в сплошной пикник. Я заверил ее, что никогда этого не забуду.
— Ну вот, — заметила Хэтти, насмешливо улыбнувшись. Она не преминула придраться к моим словам. — Вы себя и выдали. Не забудете меня, потому что не надеетесь встретиться вновь. Если бы верили в нашу встречу в Лондоне, вы бы сказали иначе. О’кей, я все поняла.
— Ну, конечно же, мы увидимся, Хэтти! Вы обязательно дадите мне знать, и мы…
— …Пообедаем вместе и поболтаем о пустяках. Нет, это не та встреча, Клод. Во всяком случае, не та, на которую мне хотелось бы рассчитывать. Милый, вам пора подняться на палубу.
Она сердечно обняла меня и поцеловала. Я заглянул ей в лицо.
— Нет, нет, Клод, не беспокойтесь, — сказала она, — слез не будет. На это нет оснований. Я совершенно не собираюсь плакать о том, что могло бы быть, но чего не случилось. Я рада была поближе узнать вас, Клод, и уверена, что вы получили удовольствие от пребывания в Нью-Йорке. А теперь, прощайте.
