Ирина Молчанова - Любовь как в сказке (сборник)
Господи, нельзя делать людей мало того что уродами, так еще и настолько несообразительными!
— Сделаем переход хода, — решительно заявила Оксана, — крути, Саша.
— Неохота, — безразлично отозвался Донских.
— Да ладно тебе! — Оксана неестественно засмеялась. — Танька не понимает, от чего отказывается.
Ой уж, так и не понимаю. От плевка в лицо, вот от чего!
Донских нехотя взял бутылку и крутанул ее.
Все-таки проблема разрешилась. Я с облегчением набрала в легкие побольше воздуху, да так и не выдохнула, как хотелось — тягуче, с наслаждением. Воздух вырвался из ноздрей резко, точно пламя из пасти дракона. Проклятая бутылка снова указала на меня! Это какой-то сглаз. Меня сглазили!
— Вот и поиграли, — вздохнула Нина-челюсть.
— Злой рок судьбы, — тоскливо протянула Оксана.
Саша посмотрел на нее и поморщился.
— А по-моему, просто дурацкая бутылка.
«А по-моему, дурацкий ты», — мысленно негодую я.
Все головы одновременно повернулись ко мне.
— Таня!
Рома смотрит на меня… как же… ах, да, точно — убийственно смотрит. Кажется, я не только иногда мечтаю вслух, но и негодую тоже.
— Достала! — рявкнул брат. — Извинись сейчас же!
Извиниться? Перед Донских?! Да ни за что! «Дурацкий» — это еще самое лестное, что о нем можно сказать.
— Не вижу за собой вины, — твердо произнесла я.
— Тогда ты слепая!
Кажется, игрой под названием «Быть как все» я сыта по горло. Сразу можно было понять, что ни одна, даже начинающая, леди за пару часов в бесправную крестьянку не превратится!
Я поднялась и подошла к двери.
С меня хватит.
— Пойду, выпишу себе очки! — презрительно бросила я. — Только боюсь, что даже через самые толстые линзы я не увижу своей вины перед твоим дружком. Зато его вину передо мной по-прежнему видно невооруженным глазом!
Под молчаливое осуждение ребят я вышла за дверь.
А на улице светила луна. Маленький белый кружок на небе и тишина. Я шла по лесу напролом, лишь бы подальше от этих отвратительных развалин.
Все против меня, даже брат родной. Ужасная игра! Ну чего хорошего целоваться с каждым встречным-поперечным, когда хочется только с одним-единственным?! И вроде бы весело, захватывающе, но это ложь. Развлечение для тех, кто говорит: это просто игра. Не только говорит, но и думает так. А я могу лишь сказать, думаю я по-другому! Мне нужен один — тот самый — моя судьба, и целоваться с десятком всяких недостойных — это позор для леди. И пусть ОНИ шушукаются за спиной, пусть потешаются и пусть завидуют, что никому из них не хватает силы воли быть не как все.
«Толпа, нахлынув, в грязь втоптала то, что в душе ее цвело…» Да-а, вот кого надо слушать — великих поэтов, в особенности господина Тютчева! А выскочек, которым нечем похвастать, кроме виртуозного умения целоваться, слушают только слабые личности, да и не личности вовсе. Те, кто смирился, что нет у них собственного мнения и никогда уже не будет, те, кто вообще не соображает, зачем нужно это самое собственное мнение. Существа с биркой на ушке: «Личный батрак Оксаны». И ведь Оксана не плохая, она такая, какая есть, и не пытается подстраиваться. За одно это ее можно уважать. На месте Оксаны мог быть кто угодно, та же Жанна. А я не хочу… и не буду лицемерно дружить с людьми, которые беспрекословно выполняют чьи-то приказы. Они мне не нужны — это как барахло в квартире, которое проще выкинуть, чем спотыкаться об него постоянно. Но далеко не все так думают, кто-то сохранит барахло в надежде, что однажды оно может пригодиться. Но велик ли шанс, что так будет? Захламлять квартиру сомнительными вещами, захламлять свою жизнь людьми с биркой… зачем?
— Таня! — послышалось сзади.
Меня догнал брат.
— Куда ты ломанулась? Постой!
— Ой, Рома, оставь ты меня! — У меня даже сил говорить не осталось, после той, последней моей речи, про самые толстые линзы.
— Ты чего? Плачешь, что ли?
— Вовсе нет, что за глупость. — Я и правда не плачу, но если он станет меня жалеть — могу!
Рома пошел рядом.
— Ну чего ты к нему прицепилась?
— Отстань! — С Ромой можно разговаривать, как хочешь, он ведь брат.
— Нет, так не пойдет, — остановил он меня. — Таня, я сказал ему, когда мы в лагерь собирались, чтоб он тебя не трогал. И он ведь не трогал!
— Ага, а мяч!
— Это случайность!
Я-то знаю, что случайность, просто сказать больше нечего.
— Рома, ну а что ты предлагаешь? Я должна была с ним целоваться, после того… после того, что он сделал! Да с какой стати?
— С такой стати, что сама притащилась, сама села с нами играть, могла бы сообразить, как может получиться!
— Захотела и притащилась — мое дело! Что ж мне теперь из-за Донских из палаты не выходить?!
— Но не ночью же!
— А ты?
— Не нужно равняться на меня!
Как же меня бесит, когда он начинает защищать своего дружка!
Я ускорила шаг.
Не хочу больше с ним говорить, все равно бесполезно.
— Да и вообще, — Рома дернул меня за руку и остановил, — может, пора забыть тот случай? Он ведь извинился тогда! Нельзя четыре года винить человека в поступке, совершенном по глупости!
— Да ты что! Может, я и могла бы ему когда-нибудь простить, что он избил моего парня, но тот плевок в лицо — никогда!
— Таня, но ведь ты первая плюнула ему в лицо! Или забыла?
— Было за что, вот и плюнула!
— Да блин, сколько можно, тебе было десять, а ему одиннадцать, забудь, ведешь себя как ребенок!
— А я и есть ребенок! Мне четырнадцать.
Рома издал смешок.
— Да уж, ты не позволишь никому об этом забыть!
— Не стану я его прощать! И не проси!
Мы вышли на тропу и медленно побрели к корпусам. Рома больше не просил. Обиделся. Как же все надоело! А мне еще лезть в окно по канату. Но ведь вылазка стоила того? Да! Стоила! Ради поцелуя Вадика можно было и без каната выпрыгнуть из окна. Скорей бы в теплую постельку, так хочется помечтать.
Брат довел меня до окон моей палаты.
— Ну пока, — попрощалась я.
— Пока, — сказал он, но не ушел.
— Так и будешь стоять над душой?!
— Нет.
— Тогда что?
— Да то! Тот самый Костя, из-за которого ты ненавидишь моего лучшего друга, полный придурок! Был им и остался! Вор, двоечник и посмешище! Видела бы ты его! Ни одна девчонка нормальная не хочет с ним встречаться!
— А я хотела!
— Да если бы Сашка его тогда не отметелил, я бы сам это сделал! Меня бы тоже ненавидела, да?
— А ты бы плюнул мне в лицо?
— У-у-у-у, — взвыл Рома, — ты невыносима!
И очень хорошо. Я себе такой нравлюсь. Остальное — бредни недалеких, даже если в их числе мой родной брат.
