Ирина Степановская - Рецепт счастья от доктора Тины
– Опять побили? – удивился главный врач. – Что это тебя везде бьют?
– Да потому что не нужен, видимо, нигде и никому.
– Ну, как это, расскажи, – попросил главный врач.
– Да что рассказывать! – Ашот перевел на него свой единственный пока видящий глаз. – Дело проще пареной репы было. Я ведь там, в Америке, кем только не был – всем, кем угодно, только не врачом. Последнее время работал санитаром в больнице. Все равно что, по-нашему, больница «Скорой помощи». Огромная, как ангар. Однажды бес меня попутал… – Гость снова налил ему и себе. Ашот выпил. – Хороший коньяк. Армянский! – Он помолчал, смакуя. – Будто боги на Олимпе нектар опрокинули, – он слегка поцокал языком. – Ну, так вот, работали там, в той больнице, разные доктора. Были и такие, что вели занятия со студентами, будто из наших медучилищ. Посмотришь – мордочки у студентов везде одинаковые – есть и дурашливые, есть и пытливые. Чернокожих, правда, очень много. Они почему-то там медицину любят. И вот доктор один – худощавый, и лицо, и прическа, и фигура, и фонендоскоп на халате болтается – все, один в один будто из сериала «Доктор Хаус», вел занятие. А Надя, наша соотечественница из Петербурга, уже там получила диплом, была на подхвате. А уж я, санитар, вдалеке возился, каталки переставлял, чтобы удобнее было возить больных. И поступает на вертолете бабушка – мексиканка. У нас там было много мексиканцев – Мексика недалеко. Бабушка без сознания. Тоже такая, как в фильмах показывают – смуглая, худая, морщинистая, только кактуса рядом не хватает. Тут же анализы ей сделали, студентов кругом собрали, стал наш доктор кумекать. Я сам не слышал, что он им объяснял, Надя потом рассказала, что он проводил дифференциальную диагностику между диабетической комой, инфарктом миокарда, инсультом и отравлением какой-то местной наркотической гадостью, которую старые мексиканцы там еще, бывает, покуривают. Я себе телеги двигаю, вдруг гляжу издалека – бабулька глаза открыла и закатила. Надя ко мне подошла, мы с ней дружили, глаза большие сделала. Посмотри, говорит, там бабулька-мексиканка сейчас окочурится. Жалко.
Ну, мы ведь, русские, всюду в первых рядах. Я, как дурак, пошел посмотреть. Из-за спин студенческих слышу – у бабульки уже дыхание Чейн-Стокса. Терминальная фаза. А преподаватель наш из «Скорой помощи» к ней спиной стоит, фонендоскопом помахивает, все чего-то мальцам объясняет, пытается услышать чье-то мнение… Я за два года так и не научился полностью понимать их быструю речь, но здесь мне его речь показалась уже не нужна. Я будто на автомате зашел незаметно доктору со спины. Надя мне ларингоскоп подсунула, аппарат искусственного дыхания подключила, адреналин вкатила. Бабулька даже уже ничего не понимала, что с ней происходит. Я челюсть отжал, язык отодвинул, трубку вставил. Надя пустила смесь, через минуту мексиканка порозовела. Студенты рты раскрыли. Надя снимки принесла, говорит: «Пневмония тяжелая. Двусторонняя. Долевая». Врач покраснел, руку мне пожал, говорил: «Спасибо, коллега». А вечером меня подкараулили и побили.
– Кто? Неужели доктор велел? – изумился главный врач.
– Не думаю, – ответил Ашот. – Побила своя братия – санитары чернокожие. Чтобы не выпендривался. Они меня не любили, знали, что я раньше в России врачом был. Считали, что я выпендриваюсь, с ними не разговариваю. А я их язык вообще не понимал, они какими-то междометиями разговаривают, да и разговаривать не о чем с ними. А у них там строго. На все своя иерархия. Врач, значит, врач. Санитар – значит, знай свой место. Да я бы, если бы подумал хорошенько, то и не полез бы. Но я не подумал. А наша «совковая» привычка за все отвечать и лезть, куда не просят, сделала свое дело. Но, между прочим, побили меня тогда не так сильно, как сейчас. Операция была не нужна.
– А кто нашел тебя? Или сам дошел домой?
– Надя выезжала из больничного гаража. Она и увидела. Я шел сам. Она посмотрела на меня: ты, говорит, на Пушкина похож, после дуэли.
– Почему на Пушкина? – не понял спаситель.
– Русские мы, – как-то неопределенно пояснил Ашот. – У нас свое понятие смешного.
– А Надя эта там осталась? – почему-то вдруг спросил главный врач. – А то можно было бы и ее к нам позвать.
– Она там осталась, – сказал Ашот и закрыл свой единственный глаз. – Что-то в сон после коньяка клонит…
– Ну, отдыхай! – Гость поднялся со стула и прибрался на тумбочке. – Но не расслабляйся! Выздоравливай и помни о моем предложении. Я еще зайду к тебе.
Ашот затих на подушке, и посетитель тихонько затворил за собой дверь. Те из больных, которые были в это время в палате и слышали разговор, с интересом посмотрели ему вслед.
В палату заглянула дородная медсестра из хирургического блока.
– Сейчас на перевязку поедем! – и подкатила к постели Ашота старое кресло-каталку. Ашот с трудом сел и стал думать, как удобнее перебраться в нее с постели.
– Эх, держитесь уж, доктор! – Сестра чуть приподняла его и ловко, будто большого ребенка, пересадила в коляску. Ее лицо в маске при этом оказалось аккурат напротив лица Ашота.
– Вы простужены, что ли?
– Да прицепилась зараза, – ответила медсестра. – Здесь в больнице чего только нет. Отлежаться бы надо, а работать некому.
«Все русские почему-то похожи на Надю», – думал он, глядя на сосредоточенное лицо сестры с припухшими от насморка глазами. Хотя совершенно было непонятно, что он нашел общего между прозрачной, похожей на тень тоненькой Надей и этой дородной, сильной молодухой.
«Выражение лица одинаковое. Жалостливое».
Перевязку медсестра провела ему играючи. Доктор подошел только на минутку. Рукой в тонкой перчатке пощупал рану.
– Неплохо, – махнул он сестре. – Заклеивай. Дня через два снимем швы.
Сестра в заключение помазала палочкой с йодом и спиртом каждый шовчик молодого, формирующегося рубца на Ашотовом боку и ловко прилепила повязку. Доктор, торопясь, ушел. Забежал Аркадий. Тоже пощупал рану, уже поверх повязки.
– Держись, американец. Тина тебе привет передавала. – И Барашков тоже убежал по своим делам.
– Ничего, доктор! – медсестра шмыгнула носом, помогая Ашоту перебраться обратно в коляску. – Коли живы будем, не помрем. А коли будем помирать – так один раз! – Она выкатила Ашота из перевязочной, широко раскрыв перед собой дверь мощным пинком. Ашот вдруг вспомнил веселый лимон, которым он только что закусывал вкусный коньяк, и подумал, что он действительно никому не нужен. Все ушли. У всех дела. Он прикрыл глаза – может, зря его вытащили? Один раз – и все…
Медсестра опять ловко переложила его на постель и пошла из палаты. Полы ее застегивающейся на спине медицинской куртки весело колыхнулись в такт шагам грузного тела, разошлись, показывая толстый подвижный зад, прикрытый голубой юбкой.
