Вирджиния Эндрюс - Ангел тьмы
После ее слов я поняла, что имею дело с волевой женщиной, которая намерена бороться до последнего за сохранение своей семьи и готова пойти на все ради того, чтобы дети остались с ней.
В субботу я покупала в маленьких магазинчиках подарки для Фанни, Тома и дедушки, а также кое-что для Кейта и Нашей Джейн, вдобавок к тому, что приготовила заранее.
В воскресенье я проснулась с радостным настроением, возлагая на предстоящую встречу большие надежды. Ровно в десять водитель предоставленного в мое распоряжение лимузина привез меня к старинной епископальной церкви, где двое моих малышей были на занятиях в воскресной школе. Рита Роулингс подробно объяснила мне, как найти их классную комнату и как себя вести.
— Если они дороги вам, Хевен, выполните свое обещание! — попросила она. — Думайте в первую очередь о них, а не о себе и постарайтесь, чтобы они вас не увидели.
В средневековой церкви было мрачно и холодно, но встречающиеся в длинных извилистых коридорах люди улыбались мне. Я обратила внимание, что все они хорошо одеты. Разыскивая нужную мне комнату, я почти заблудилась, но вдруг услышала, как поют дети. И на мгновение мне почудилось, что среди прочих голосов я узнала чистый и высокий голосок Нашей Джейн: так же старательно подражала она сопрано мисс Марианны Дил, когда мы пели гимны в единственной в Уиннерроу протестантской церкви.
Я пошла на эти сладкие детские голоса и обнаружила дверь, из-за которой они доносились. Осторожно приотворив ее, я застыла, боясь шелохнуться, и некоторое время слушала радостное пение под аккомпанемент пианино. Наконец, собравшись с духом, вошла внутрь просторного помещения, где пятнадцать детей, примерно в возрасте от десяти до двенадцати лет, пели стоя, держа в руках книгу церковных гимнов.
Кейт и Наша Джейн стояли рядышком, глядя в одну книгу, в восторге не столько от самого божественного песнопения, сколько от возможности громко выразить себя. Глядя на их счастливые лица, говорящие о здоровом теле и духе, на их хорошую одежду, я невольно расплакалась от умиления, благодаря Бога за то, что дожила до этой долгожданной минуты.
Ножки моих братца и сестрички, когда-то худенькие и слабенькие, окрепли и загорели, бледненькие сморщенные личики округлились и светились здоровьем и радостью, розовые губки улыбались, а в глазах не было и тени былой грусти и тоски от холода и голода. И, глядя на них, я почувствовала, как, озаренные светом, исходящим от этих милых существ, покидают меня темные воспоминания.
Хор умолк, дети расселись по деревянным креслам второго ряда и убрали книги гимнов в кармашки на спинках свободных кресел первого ряда. Спрятавшись за квадратной колонной, как мне велела миссис Роулингс, я наблюдала, тихонько плача и смеясь от радости, как Наша Джейн расправляет складки миленького бело-розового платья, довольная собой и своим нарядом. Она старалась держаться, как настоящая юная леди: сидела, плотно сдвинув загорелые коленки, выглядывающие из-под подола, и гордо держала голову с искусно уложенными волосами, ниспадающими почти до плеч и закрученными в очаровательные колечки. Девочка слегка повернулась, и я заметила у нее на лбу умело сделанную челку. Когда нам с Фанни было по десять лет, никто так не ухаживал за нашими волосами. Нет, Наша Джейн выглядела замечательно и была полна здоровья и жизненной силы.
Сидящий рядом с ней Кейт с серьезным лицом слушал учительницу, рассказывающую историю о юноше по имени Давид, который камнем, пущенным из пращи, сразил наповал великана. Это была одна из моих любимых библейских историй, я всегда считала, что камень не случайно попал точно в цель, ибо Господь был на стороне Давида, а не Голиафа. Но теперь я не слушала учительницу, впившись взглядом в Кейта. На нем были длинные белые брючки, в тон белой рубашке с голубой бабочкой под воротничком, и ярко-синий летний пиджачок. Вид у Кейта, как и у его младшей сестренки, тоже был цветущий.
За минувшие после нашей разлуки годы дети заметно подросли и повзрослели, но, встреть я их случайно где-нибудь в другом месте, безошибочно узнала бы их по повадкам: Кейт то и дело поглядывал на сестренку, как настоящий заботливый мужчина, желающий лишний раз убедиться, что с его подопечной все в порядке и она всем вполне довольна; Наша Джейн оставалась такой же кокетливой, как и в раннем детстве, и, похоже, манерность прочно засела у нее в крови.
Она удивительно походила на бабушку, и узнай Энни Брэндиуайн, что ее красота не сгинула в горах, а возродилась в облике ее внучки, то была бы на седьмом небе от восторга. А Кейт сильно напоминал сейчас своего деда, пожалуй, даже больше, чем кто-либо еще из многочисленного худосочного семейства Сары. Радостно было видеть, что под глазами у него уже не темнеют впадины, а личико, когда-то бледное, светится счастьем.
Уставившиеся было на меня любопытные глазки их соседей по ряду вновь обратились на учительницу, видимо, вполне удовлетворенные увиденным, но я на всякий случай спряталась за колонну, чтобы Кейт и Наша Джейн не разглядели меня. Я мысленно молилась, чтобы ко мне никто не подошел и не поинтересовался, что мне здесь нужно.
История о Давиде и Голиафе подошла к концу, учительница начала отвечать на вопросы учеников и спрашивать, как они поняли услышанное. Кейт отвечал неохотно и нерешительно, зато Наша Джейн сама подняла руку.
— Как же маленький камешек мог свалить с ног гиганта? — спросила она. Ответа я не расслышала, да и не очень-то прислушивалась: мне было не интересно, что скажет учительница.
Вскоре дети начали вставать, оглядываясь вокруг и расправляя на себе одежду. Я обратила внимание, как крепко вцепилась Наша Джейн в свою белую сумочку.
— Поторапливайся, Кейт, — строго сказала она брату, перекрывая пронзительным голоском общий шум, — Сузан пригласила нас на обед. Надеюсь, ты не забыл? Опаздывать нельзя!
Я последовала за дорогими моему сердцу крошками, о встрече с которыми так долго мечтала, и сердце мое сжалось от ревности, когда Наша Джейн бросилась в объятия Риты Роулингс. Стоявший рядом с ней супруг — полный и лысый мужчина — властно опустил руку на плечо Кейта, прежде чем обернуться и взглянуть на меня. Мне показалось, что он меня узнал, хотя и прошло уже три года с тех пор, как он видел меня в последний раз в нашей лачуге в горах: я тогда стояла, прижавшись спиной к стене, босая и в грязном старом платье, с глазами, полными отчаяния и боли. Сейчас я не была похожа на ту чумазую беспризорницу, но меня выдали слезы. Мистер Роулингс что-то сказал жене, и та потащила детей к «кадиллаку». И лишь когда они сели в машину, он улыбнулся мне и сказал:
