Оксана Новак - Приключения пышки на сайте знакомств. Иствикские жены
Я испуганно смыла тест в унитазе, будто избавившись от него, я тут же избавлюсь от новости, которая билась в мою черепную коробку. Этого не может быть!.. — нервно носилась я по комнате, натыкаясь на углы и совершенно не понимая, что делать. Этого не будет!.. Это ошибка!..
Через час я все же взяла себя в руки и, нацепив какое-то первое попавшееся платье, пошла в ресторан. Андрей действительно привез мне «Шампанское» — в красивой, расписанной вензелями коробке — и долго рассказывал его родословную, но я не слышала слов. Мои мысли были так далеко, что я могла только натужно улыбаться, вцепившись, точно в кованый щит, в бокал с красным вином.
- Ты сегодня что-то тихая, — заметил мой кавалер.
- Еще не отошла от болезни, — ответила я, мучительно размышляя, как подойти к мучившему меня вопросу. — Скажи…
- А у меня есть новость! — перебил меня Андрей. — Ты удивишься, но это факт — я прощаюсь со своей холостяцкой жизнью! Недавно я обручился с дочкой нашего шефа, она живет в Париже так долго, что почти стала француженкой. Конечно, она не понимает моих цитат из «мордоленты», но хороша!.. — он закатил глаза, видимо, вспоминая прелести директорской дочки. — Я перебираюсь в Европу и становлюсь совладельцем фирмы, но буду сюда наведываться! Ты же не откажешься выпить со мной коньячку, когда я приеду в следующий раз? — и он подмигнул мне так задорно, что мне лишь оставалось вскочить со стула и живенько сбацать матросский танец «Яблочко» прямо на полу ресторана в знак переполнявшей меня радости за друга. Но я смогла лишь поднять бокал и сказать осипшим голосом: «Поздравляю!»
Когда поздно вечером я дошла до своего дома, рядом на поребрике, сверкая свежими фингалами, сидели две наши подъездные алкоголички — Танька и Манька. Они жили в грязной запущенной коммуналке на первом этаже с двумя развеселыми братьями, вместе с которыми искали по окрестным дворам пустые алюминиевые банки, а вечерами собирались на шумные флеш-мобы с местными бомжами возле помойки. Дамы курили, нервно сплевывая через выбитые зубы, и что-то взволнованно обсуждали.
- Я ему и говорю — беременная я, Вась! — со слезой в голосе делилась Танька с подругой. — Думала, он обрадуется, подхватит меня на руки да как закружит по комнате!..
- А он? — взволнованно спрашивала Манька.
- А он сказал: «Дура!», сплюнул и ушел — уже два дня дома не появляется! — последние слова потонули в нервном всхлипе.
- Эй, писательша, — хрипло окликнула меня Манька, — дай сто рублей! Вишь, радость у нас — ребеночек будет — надо бы обмыть!
Я протянула им сто рублей и пошла в сторону подъезда. Дома я открыла дорогое «Шампанское» и медленно вылила его в раковину — последние капли моей несостоявшийся любви.
- И что ты будешь делать? — пытала меня Юлька, когда на следующий день мы сидели в кафе под открытым небом недалеко от моего дома.
- Аборт, — устало пожала я плечами, — для меня это дело решенное.
- Ты соображаешь, что говоришь? — нервничала подруга, куря сигареты одну за другой и старательно выдувая дым в сторону. — Это же твой последний шанс! Мужики приходят и уходят, и только дети остаются нашим смыслом жизни навсегда!
- Юль, избавь меня от банальностей, — вяло отмахнулась я. — Что я, мало этих красивых слов в жизни слышала? Ну какой ребенок? Квартира у меня маленькая, денег нет, мужа тоже нет! Что я смогу дать этому ребенку?
- Я, конечно, не могу тебя заставить, — Юлька нервно затушила в пепельнице сигарету, — но умоляю подумать! Твоя карьера складывается хорошо, скоро ты получишь гонорар за третью книгу и за сценарий, наш продюсер тобой очень доволен и рассчитывает на дальнейшее сотрудничество. Я прослежу, чтобы тебе — уже как известному автору — повысили процент отчислений за книги, возьму финансы в свои руки — раз уж от тебя никакого толку! Мы с Лилькой будем рядом, все купим: от пеленок до коляски! Это твой шанс никогда больше не быть одной, — Лилька взяла меня на руку, но я отдернула ладонь, будто от удара током, встала из-за стола и быстро пошла прочь…
В ту ночь я не могла уснуть. Рано утром надо было отправляться на аборт в платную клинику, что пробивало большую брешь в моем и без того скудном бюджете.
- Ну как я могу родить ребенка, если даже аборт для меня дорогое удовольствие? — утешала я себя, глядя в потолок. — А если я не смогу его полюбить? Или умру при родах, и ребенок попадет в детдом? Нет, определенно, таким как я нельзя заводить детей, и убиенный мною младенец еще скажет мне «спасибо», так и оставшись ангелом!..
Из моих глаз текли соленые слезы, заливая лицо, губы, уши… Но я знала, что поступаю правильно, и единственное, что могу сделать — это честно оплакать своего неродившегося малыша. Почему-то я была уверена, что это девочка с толстыми щечками и кудрявыми волосами… «Все, хватит! — закричала я сама себе. — Нет никаких девочек, это всего лишь кусок мяса размером с грецкий орех, и я даже ничего не замечу, когда его извлекут из моего тела!»
За окном шел мелкий серый дождь, я поняла, что сойду с ума от мыслей и все равно не смогу уснуть, поэтому в шесть утра вышла из дома и побрела по пустынной улице. Прямо передо мной выросла вдруг фигура моего соседа Федора Михалыча Достоевского, с которым нас разделяли десять домов и сто лет — «весь прогресс человечества не стоит одной слезы ребенка»… «Слезы ребенка», — звучало в моей голове, как эхо: «Слезы ребенка…» Какого ребенка? Никакого ребенка нет!.. Ребенка не будет!.. Я обогнула каменное изваяние писателя и побрела дальше. Сама не помню, как оказалась возле того Собора, который ни раз пробегала мимо, краем глаза отмечая величавость старых куполов; я подергала тяжелую массивную дверь, но та была заперта — и правильно, я никогда не ставила Богу свечек в лучшие времена, отчего тот должен проснуться в такую рань ради моих проблем? Но тут дверь со скрипом отворилась: на пороге стояла старушка в дешевом ситцевом платочке и ногой легонько подвигала к выходу тощую плешивую кошку с огромным животом:
- Иди, Муська, иди прочь, — приговаривала старушка, — опять пузо нагуляла! Это мне снова котят топить — грех на душу брать, мерзавка ты эдакая!..
Муська послушно вышла на асфальт, тяжело волоча огромный живот, села и посмотрела на меня огромными синими глазами — будто понимая, что мы с ней одинаковые грешницы, изгнанные из храма. На Соборе протяжно и звонко зазвонили колокола, и меня вдруг захлестнула такая отчаянная жалость: к себе, к глупой доверчивой Муське, к моему ребенку, который никогда не родится на свет, что я взяла на руки пузатую кошку, прижала к себе и побежала домой. Я бежала так, словно за мной гналась бабка с ведром воды, угрожая утопить и котят, и меня, и всех наших с гулящей Муськой нерожденных детей, я бежала и чувствовала, как мне в живот бьют маленькими лапками обреченные на смерть котята. И только одинокие прохожие удивленно смотрели вслед рыдающей в голос полной женщине, которая неуклюже бежала по лужам с беременной кошкой на руках…
