Николас Спаркс - Выбор
Перевезя Габи в клинику и проведя большую часть недели с ней, пока оба не привыкли к новому окружению, Тревис вернулся на работу. Он принял предложение Стефани и начал работать в утреннюю смену, четыре дня в неделю. Потом его сменял отец. Тревис и сам не догадывался, как сильно ему недостает общения. Сидя за ленчем с отцом, он обнаружил, что способен доесть свою порцию почти полностью. Разумеется, выход на работу означал, что ему придется пересмотреть расписание визитов к Габи. Отправив девочек в школу, Тревис ехал к жене и проводил у нее час — и еще один после работы, прежде чем дочери возвращались домой. По пятницам он сидел с женой почти весь день и еще на несколько часов выбирался по выходным. Это зависело от того, какие планы были у Кристины и Элайзы. Так пожелала Габи. Иногда девочки навещали маму вместе с отцом, но чаще всего — нет, или же у них просто не было времени из-за школьного матча или очередной вечеринки. Когда над ним перестала маячить необходимость выбора, умереть Габи или жить, равнодушие дочерей перестало раздражать Тревиса. Девочки делали все возможное, чтобы душевно исцелиться и жить дальше. Он уже понял, что люди справляются с горем по-разному. Понемногу Кристина и Элайза приспособились.
Однажды вечером, спустя два месяца после того, как Габи переехала в клинику, на окне вновь появился голубь.
Поначалу Тревис не поверил собственным глазам. Честно говоря, он сомневался, что это тот же самый голубь. Кто знает? Черно-белые, с блестящими глазами, по большей части такие надоедливые, они все похожи. Но, глядя на него, Тревис понял, что это его давний приятель. Иначе и быть не могло. Голубь расхаживал туда-сюда и не испугался, когда Тревис подошел к окну. Воркование показалось таким… знакомым. Все сказали бы, что Тревис спятил, и отчасти он догадывался, что и впрямь сходит с ума, но…
Голубь был тот же самый.
Тревис удивленно наблюдал за ним, а на следующий день принес хлеба и накрошил на подоконник. Он то и дело поглядывал в окно, ожидая появления голубя, но тщетно. Следующие несколько дней отсутствие птицы угнетало Тревиса. Иногда он утешал себя мыслью, что голубь прилетел их навестить и удостовериться, что Тревис по-прежнему рядом с Габи. Или напомнить, что надежда умирает последней. Или сказать, что он сделал правильный выбор.
Сидя на крыльце и думая обо всем этом, Тревис удивлялся, что может смотреть на своих счастливых дочерей и разделять радость. Он успел забыть само ощущение благополучия. Ощущение, что в мире все хорошо. Может быть, появление голубя знаменовало перемены в их жизни? Задумываться о знаках и приметах свойственно человеку, и Тревис понимал, что будет всем рассказывать эту историю до тех пор, пока жив.
Вот что случилось: утром, на седьмой день после появления голубя, Тревис работал. В одной палате его дожидался больной кот, в другой — щенок добермана, которого привели на прививку, в третьей сам Тревис накладывал швы нечистокровному лабрадору, который распорол лапу, продираясь сквозь колючую проволоку. Он закончил, затянул узелок и уже собирался рассказать владельцу, как следить за ранкой, когда в палату без стука вошла медсестра. Тревис удивленно взглянул на нее.
— Звонит Элиот Гаррис, — сказала та. — Хочет с вами поговорить.
— Вы можете сами ответить? — спросил Тревис, глядя на собаку.
— Он говорит, это срочно.
Тревис извинился и попросил медсестру закончить за него. Зашел в свой кабинет, закрыл дверь. На телефоне мерцал огонек — Гаррис ждал на линии.
Сейчас Тревис уже не был уверен в том, что именно он ожидал услышать. Когда он поднес трубку к уху, его посетило зловещее предчувствие. Элиот Гаррис впервые позвонил ему на работу. Собравшись с силами, он нажал кнопку.
— Тревис Паркер слушает.
— Доктор Паркер, это Элиот Гаррис. — Голос звучал бесстрастно. — Приезжайте в клинику как можно скорее.
Наступило короткое молчание, и миллион мыслей пронесся в голове Тревиса: Габи перестала дышать; наступило ухудшение; надежды больше нет. Он стиснул трубку, как будто надеясь остановить время.
— Как она? — наконец выдавил он.
Снова пауза. Совсем короткая. Впоследствии Тревис говорил, что это мгновение тянулось целую вечность. А потом Гаррис произнес два слова, которые заставили его уронить трубку.
Тревис выглядел очень, очень спокойным, когда вышел из клиники. По крайней мере так потом говорили ассистенты. Глядя на него, нельзя было догадаться, что случилось. Тревис миновал регистратуру, не обращая внимания на тех, кто там сидел. Все, начиная от персонала и заканчивая владельцами животных, знали, что его жена в коме. Восемнадцатилетняя Мадлен, дежурная, уставилась на него широко раскрытыми глазами. Почти вся клиника уже была в курсе, что позвонил Гаррис. В маленьких городках новости распространяются мгновенно.
— Пожалуйста, позвоните моему отцу и попросите приехать, — сказал Тревис. — Мне нужно отлучиться.
— Да, конечно, — ответила Мадлен. Она помедлила. — Все в порядке?
— Вы бы не смогли меня отвезти? Боюсь, я сейчас не в состоянии сесть за руль.
— Конечно, — испуганно сказала девушка. — Только сначала я позвоню, хорошо?
Пока она набирала номер, Тревис стоял как вкопанный. В приемной воцарилась тишина. Даже животные, казалось, поняли: что-то случилось. Голос Мадлен, разговаривавшей с его отцом, доносился откуда-то издалека. Тревис лишь смутно сознавал, где он находится. Только когда девушка повесила трубку и сказала, что доктор Паркер сейчас будет, Тревис пришел в себя и увидел страх на лице Мадлен. Молодая и неискушенная в жизни, она первой задала вопрос, который был на уме у всех:
— Что случилось?
На лицах отразились сочувствие и забота. Большинство клиентов знали Тревиса много лет, некоторые — с детства. Кое-кто, в основном персонал, успел подружиться с Габи, и после аварии они — по крайней мере мысленно — оплакали ее. Это их не касалось — и все-таки касалось, потому что Тревис вырос в Бофоре. Оглядываясь, он видел в глазах людей не просто любопытство, но что-то сродни любви. Он не знал, что сказать. Он сотни раз воображал этот день, но сейчас в голове было пусто. Тревис слышал собственное дыхание. Если сосредоточиться, можно было даже расслышать, как бьется сердце. Его мысли витали слишком далеко, чтобы ухватиться хотя бы за одну, не говоря уже о том, чтобы перевести в слова. Тревис не знал, что делать. Правильно ли он понял Гарриса, или это сон? Может быть, он ослышался? Он прокрутил в памяти разговор, ища скрытый смысл, пытаясь нащупать за словами реальность, но, невзирая на все усилия, не в состоянии был собраться и ощутить полагающиеся случаю эмоции. Ужас мешал ему чувствовать что бы то ни было. Позже Тревис будет говорить, что как будто балансировал между невероятным счастьем и величайшей скорбью, застряв где-то посередине и зная, что одно неосторожное движение — и он упадет.
