Татьяна Алюшина - Дом, где исполняются мечты
Выяснилось, что Игнат Дмитриевич Стрельцов предпочитает общество ироничных въедливых старушек, подростков и говорящих свиней.
Но больше всего в своей жизни он предпочитает Ингу Исла, во всех отношениях!
Стрельцов откинул голову на спинку дивана, прикрыл глаза и подумал: он мог бы вернуть их выходные, полные зажигающей любви, и плевать, хоть в гостиничных номерах, хоть где! Они с Ингой ведь не ругались, не расставались однозначно и бесповоротно. Не договорились — да, но ведь не порвали все, что возможно!
Стрельцов выругался! Нет!
Это как воровать соседские яблоки — сколько ни воруй, а яблонька за забором, и плоды ее как были соседскими, так и остаются. Дружок подбежит, спросит:
— Что у тебя за пазухой?
Что ты ответишь? Вот именно!
— Яблоки соседские!
Не твои. Хоть ты их все съешь, хоть подавись, а соседские!
Нет! В выходные он поедет на свой участок, контролировать, как продвигается строительство дома, гулять по берегу и среди сосен, вдыхать соленый, вкусный, с морозцем воздух.
Он подумал, как здорово было бы жить там всей большой семьей, даже представил себе, как это. И неожиданно, из области вечного предателя-подсознания, выскочила чертом из табакерки мысль:
«А ведь первый раз мы не предохранялись она вполне могла забеременеть!»
И ему страстно, так, что защемило в сердце и перехватило дыхание, захотелось, чтобы Инга оказалась беременной!
Его ребенком! Он увидел ее так четко и ясно округлившейся, с симпатичным выпирающим животиком, посмеивающуюся над своей неуклюжей, вперевалочку, походкой. Да к черту все!
Ночь он спал в каком-то изматывающем полусне-полуяви с яркими эротическими видениями и чувством безмерной потери. Встал измотанный, нисколько не отдохнувший, собой и миром недовольный.
С работы уехал пораньше, домой взял документы. Ну и, раз такое дело, решил проверить, как там дела у Машки с Мариной, и забрать часть сложенных уже дочерью вещей.
Верный Иван вот уж четвертый день все поглядывал в зеркало заднего обзора на мрачного Стрельцова, качал сочувственно головой и вздыхал над непростыми проблемами начальства.
Машка, простая, как шлагбаум, руководствуясь, видимо, постулатом Фенечки: «Правда в лоб лишает возможности появления досужих слухов», в понедельник утром, только сев в машину, сообщила, весело посверкивая глазами, с явным намеком на провокацию:
— Привет, дядь Иван! Я теперь с вами! Мы с папой вместе жить будем!
— Вот и хорошо! — одобрил Иван, как и положено всем личным водителям, знавший о перипетиях жизни начальства куда как больше, чем самому начальству хотелось бы.
— Да! — веселилось дитя шоковыми сообщениями. — Вы меня поосторожней возите, я беременная и собираюсь рожать!
Иван только крякнул, тюкнутый такой информацией, посмотрел на Игната, тот улыбнулся несколько печально и кивнул, подтверждая слова дочери.
Марины дома не оказалось. Впрочем, ему было безразлично, разговоров с ней Стрельцов больше не вел, на звонки отвечал скупо: «да», «нет», когда она уведомляла о своих решениях и действиях, связанных с Машкой, любые попытки втянуть его в диалог обрывал сразу же. Иван забрал два чемодана, какие-то разнокалиберные пакеты и тактично оставил Игната с Машкой вдвоем.
— Ну, как вы тут? — спросил отец.
— Ничего, — улыбнулась доченька, — перемирие, пытаемся общаться без предъяв. Правда, у мамы новое направление войны, обещала разобраться с Мишкой и его родителями. Но мне удалось приостановить наступление, убедив ее, что лучше вы вместе встретитесь с его предками, тем более он им уже рассказал про мою беременность.
— И как они?
— Приблизительно как мама после моего сообщения. Пусть отойдут и свыкнутся.
— Ну, пусть. Дашь им мои координаты, общаться все равно придется. Маш, а ты не хочешь остаться с матерью, раз у вас диалог наладился? — осторожно поинтересовался Игнат.
Он-то твердо хотел, чтобы дочь жила с ним, но как ни шаркает наждаком по душе, а спросить надо.
— Вообще-то мама обижается, что я к тебе перебираюсь. Я предложила остаться, если ей так тяжело, но она сказала, что пока не может смириться с тем, что я рожать собралась, и считает мое решение непоправимой ошибкой, так что ей лучше привыкать к этой мысли постепенно.
— А ты сама-то уверена, что со мной тебе лучше будет?
— Знаешь, мы за последние годы столько с ней друг другу наговорили и так ругались, что надо какое-то время, чтобы это забылось, — и задорно улыбнулась. — Хочу с тобой! Мне с тобой клево! На машинке в школу возят, нравоучений не читают!
— Ты специально эти три дня себя вела образцово! — усмехнулся Стрельцов. — Вот только повод дай! Ты когда вернешься?
— Завтра. На сегодня запланирован тихий ужин и примирительные разговоры.
— Ну, удачи! — подбодрил он Машку. Думал поужинать где-нибудь в ресторане, но, прислушавшись к себе, понял, что его настроения не монтируются совсем с общественным местом и людьми. Ладно, и дома ужин найдется, теперь для них с Машкой домработница готовит, так что в холодильнике всегда что-то есть.
Засев за бумаги после ужина, Стрельцов поблагодарил мысленно обстоятельства: больше дела — меньше мыслей дурных.
Но вечер переходил в ночь, работу, взятую домой, он сделал, и впереди ждали телевизор, пульт — вселенская власть в руках — и ставшие личными истязателями мысли.
Он щелкал кнопками пульта, бездумно перепрыгивая с канала на канал, и попал на музыкальный, где крутили клип Трофима. Услышав первые строки песни, Стрельцов захотел тут же переключить! Уж слишком в тему, бередя и ковыряясь в ране, попала эта песня. Но не переключил и с некой формой мазохизма душевного слушал, погружаясь в печаль, разделенную с тем кто понимает и проходил то же самое.
Казалось бы — ну что скучать?
Всего семь дней разлуки,
А вот скупается, хоть волком вой!
Стрельцов закрыл глаза, откинул голову на спинку дивана, сглотнув ком в горле, вставил спазмом.
Я скучаю по тебе –
Вот какая штука…
Какой там загород на Финском заливе?! О чем он?
Он поедет к ней и постарается еще и еще раз убедить! Ну, пусть не сразу, ненадолго, пусть возьмет отпуск, и они попробуют на вкус и на радость пожить вместе, хоть две недели! Он придумает что-нибудь! Если понадобится, подключит всю родню к уговорам! Он поедет! Завтра же, поздним рейсом!
…И наш обыденный уклад, сложившийся годами,
Где суета сует владеет всем,
Мешает нам расслышать крик седого мирозданья,
Что мы живем не так и не затем.
Пел, делясь своим выстраданным, Трофим, так совпадавшим….
