Джудит Макнот - Само совершенство. Том 1
— Может быть, это тебе понравится больше? — Ну, знаешь ли, — Джулия старалась говорить как можно серьезнее, несмотря на пляшущие в глазах веселые искорки, — я еще могу простить тебе похищение и запугивание. Но предлагать мне тунца в то время как сам собираешься есть бифштекс, — это уже слишком.
Джулия с аппетитом принялась за бифштекс, однако Зак вскоре нарушил молчание, заметив синяк на ее руке.
— Ударилась, играя в футбол, — объяснила она.
— Что?
— На прошлой неделе я играла в футбол и случайно ударилась.
— О какого-то большого и сильного полузащитника?
— Нет, о маленького мальчика в большой инвалидной коляске.
— Что?
Поняв, что так просто он от нее не отстанет, Джулия решила немного порассуждать на тему о футболе.
— Я сама виновата, — сказала она, невольно улыбаясь при воспоминании о той игре, — честно говоря, я вообще предпочитаю баскетбол. По-моему, наш американский футбол — игра, лишенная всякого смысла.
— Почему ты так считаешь?
— Возьмем хотя бы игроков. Есть защитник, полузащитник и четверть-защитник. А почему пропущены три четверти? Или им не нужен защитник? Да и разметка поля какая-то несимметричная, — начала было она, но веселый смех Зака не дал ей закончить эти рассуждения. — Нет, футбол определенно не моя игра. Правда, это не имеет никакого значения. Главное, чтобы он нравился детям. Один из моих мальчиков, наверное, даже попадет на Олимпиаду для детей-инвалидов.
Зак заметил, как засветились ее глаза и смягчился голос, когда она говорила о «своих мальчиках», и поразился такой исключительной доброте и способности к состраданию. Стараясь во что бы то ни стало не дать ей замолчать, он задал следующий вопрос:
— А что ты делала в Амарилло в тот день, когда мы встретились?
— Я поехала туда к дедушке одного из моих подопечных-инвалидов. Он достаточно богат, и я надеялась получить от него немного денег на свою программу по ликвидации неграмотности среди взрослых.
— Тебе это удалось?
— Да, чек уже у меня.
— А почему ты, собственно, решила стать учительницей? — настойчиво продолжал расспрашивать Зак. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы она умолкала. Задав последний вопрос, он понял, что наконец нашел удачную тему.
Джулия улыбнулась своей фантастической улыбкой и охотно ответила:
— Я люблю детей, а работа учителя — древняя и уважаемая профессия.
— Уважаемая? — переспросил он, меньше всего ожидая услышать такой эпитет. — Мне казалось, что в наше время люди не очень-то пекутся о респектабельности. Почему для тебя это так важно?
Джулия лишь слегка пожала плечами:
— Я — дочь священника, а Китон — маленький городок, — ответила она.
— Понятно, — сказал Зак, хотя на самом деле абсолютно ничего не понял, — но ведь есть и другие профессии, ничуть не менее респектабельные.
— Да, конечно, но тогда мне не довелось бы работать с людьми типа Джонни Эверетта и Дебби Сью Кэссиди.
При упоминании о Джонни ее лицо даже засветилось изнутри, и Зак невольно заинтересовался, кто же такой этот Джонни, который, судя по всему, значил для нее даже больше, чем почти жених.
— А кто такой Джонни Эверетт?
— Он один из моих учеников, точнее, один из моих самых любимых учеников. У него полностью парализована нижняя часть тела. Когда я только начала работать в китонской школе, у него были такие проблемы с учебой и дисциплиной, что мистер Дункан уже собирался отправлять его в спецшколу для умственно отсталых детей. Его мать утверждала, что он прекрасно умеет разговаривать, но, кроме нее, никто никогда этого не слышал. А так как она никогда не позволяла ему играть с другими детьми, то у всех создалось впечатление, что она просто добивается того, чтобы ее сын казался… ну, более нормальным, что ли, чем он был на самом деле. В классе он вел себя просто чудовищно — швырялся учебниками, перегораживал дверной проход во время перемены и тому подобное. Мелочи, конечно, но так как он их делал постоянно, то мистер Дункан решил отправить его в спецшколу.
— А кто такой мистер Дункан? Зак невольно улыбнулся, увидев, как презрительно сморщился ее маленький носик при упоминании этого имени.
— Это наш директор.
— Кажется, ты его не особенно жалуешь?
— Он неплохой человек, но уж слишком чопорный и консервативный. Такие взгляды, как у него, были бы вполне уместны лет сто назад, когда ученика, осмелившегося заговорить без разрешения учителя, наказывали розгами.
— И Джонни боялся его, да?
Джулия весело рассмеялась и отрицательно покачала головой:
— Нет, с ним скорее все было как раз наоборот. Совершенно случайно я обнаружила, что из небезызвестных кнута и пряника Джонни был необходим именно кнут. Он просто мечтал о том, чтобы с ним перестали миндальничать и наказали, как любого другого нормального ребенка.
— И как же тебе удалось обнаружить это?
— Однажды вечером, после уроков, я была в кабинете Дункана, получая очередную головомойку.
— У тебя были проблемы с директором?
— Постоянно, — весело подтвердила Джулия, снова сверкнув своей ослепительной улыбкой, — но именно в тот день Джонни задержался в школе, дожидаясь, пока мама заберет его, и случайно услышал то, что происходило в кабинете директора. Когда я наконец вышла, он сидел в своем инвалидном кресле почти под самой дверью и смотрел на меня так, как будто я совершила какой-то подвиг. Потом он открыл рот и сказал:
— Вас что, наказали, мисс Мэтисон? Теперь вы будете оставаться после уроков?
— Сначала я была настолько потрясена тем, что он заговорил, что чуть не выронила охапку книг, которую держала в руках. Но когда я вновь обрела дар речи и сказала ему, что никто не собирается оставлять меня после уроков, то увидела, что он явно разочарован. Сразу утратив ко мне всякий интерес, он сказал, что так и думал, что девчонок никогда не оставляют после уроков. Только мальчишек. Нормальных мальчишек. И тогда я все поняла! — Глядя на озадаченное лицо Зака, Джулия поспешила объяснить:
— Дело в том, что мать всегда настолько опекала его, что он невольно стал мечтать о школе, где к нему бы относились так же, как ко всем нормальным детям. А ведь до сих пор и учителя, и одноклассники явно выделяли его, не хотели воспринимать на равных со всеми остальными.
— И что же ты сделала, после того как обнаружила это? Поджав под себя ноги, она поуютнее устроилась на диване и сказала:
— Я сделала единственно разумную и правильную в такой ситуации вещь — пристально наблюдала за ним в течение всего следующего дня, и когда он швырнул карандашом в маленькую девочку, сидевшую перед ним, набросилась на него, как будто он совершил государственное преступление. Я сказала, что он заслуживает того, чтобы его целый месяц оставляли после уроков и что с сегодняшнего дня он может не рассчитывать ни на какие поблажки. А потом добавила, что он наказан и должен будет остаться после уроков. Причем не один, а целых два дня!
