Кэтрин Эллиотт - Женатый мужчина
— Что?
Но он уже выбежал на улицу и вернулся через минуту, широко улыбаясь, с большим букетом лилий и пакетиком пирожных из датской кондитерской.
— Это тебе.
— О, мои любимые, — проговорила я, жадно глядя на пирожные. — Вкуснятина. Цветы я поставлю в воду. — Я восторженно приняла букет. — Даже не могу вспомнить, когда мне в последний раз дарили цветы.
— Бред, не верю ни одному слову, — отмахнулся он, развалившись на одном из мягких диванов Кита. — Скорее, я склонен думать, что у тебя целая куча поклонников, о которых ты почему-то умалчиваешь. Как бы то ни было, это маленький символ моей привязанности и отчасти — нового обещания относиться к тебе с глубочайшим уважением, не напрыгивать на тебя и не зацеловывать до смерти в ту самую секунду, когда тебя увижу. Если честно, именно это мне хочется сделать прямо сейчас. Видишь, как мужественно я сопротивляюсь? Видишь? — Он помахал руками.
— Ты ангел, — согласилась я, раскладывая пирожные на красивой тарелке китайского фарфора, — и ты абсолютно прав. Надо сначала узнать друг друга, а не просто завалиться в кровать, Чарли, — сурово проговорила я, поворачиваясь, чтобы включить чайник.
— Но мы-то даже этого еще не сделали, — задумчиво вздохнул он. — Я имею в виду постель. Так что прошу, давай не будем говорить об этом, а то я опять весь разгорячусь. Хотя, может, втайне ты все-таки хочешь, чтобы я перепрыгнул через кофейный столик и растерзал тебя на кресле эпохи короля Георга? В таком случае я поступлю так с радостью.
Я рассмеялась и изящно присела напротив, твердо решив, что наше чаепитие не перерастет во что-то большее.
— К твоему сведению, это кресло припасено для богача с соседней улицы, который дает за него хорошую цену и в любую минуту может за ним явиться. Не уверена, что смогу поговорить с ним о покупке, лежа полностью обнаженной на кресле.
Он простонал.
— Вот видишь! Ты опять за свое! Если будешь говорить о сексе, не обещаю, что смогу вести себя достойно, Люси. — Он поднялся на ноги и сунул руки в карманы, позвякивая мелочью. — Более того, сейчас мне придется сесть на твой диван и научить тебя уму-разуму, и ты сама в этом виновата.
— Сидеть! — скомандовала я. — Нет, Чарли, я строго тебе запрещаю! И настаиваю, чтобы между нами был столик! Стой здесь, пока я буду варить кофе. — Я подскочила и осторожно пробежала мимо Чарли к закипевшему чайнику. — Сам посуди, я же на работе, и ты мог бы вести себя нормально! Я хочу поговорить с тобой, узнать тебя поближе и все такое.
— Ну вот, — вздохнул он и послушно плюхнулся на свой диван, закатив глаза. — Тогда мне придется думать о курсе евро или чем-нибудь таком, может, даже о министре финансов. О чем-нибудь антисексуальном, а глаза тем временем будут любоваться твоим аппетитным задом, пока ты разливаешь кофе. — Он повел бровями.
Я оглянулась.
— Мой сын говорит, что эта юбка слишком узкая. И мне надо носить платье. Наверное, больше всего ему бы понравились балахоны для беременных.
— По-моему, Люси, для тебя это был бы огромный шаг назад, — промурлыкал Чарли. — Я большой поклонник стиля барокко, и, по-моему, твой зад просто идеален. Сама посуди, кому захочется обниматься с вешалкой, у которой ребра, как стиральная доска?
«И правда, никому не захочется», — подумала я, помешивая кофе. И все же его жена, которую он, наверное, любил, раз женился, была именно такой вешалкой. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, когда я мельком увидела ее у их фермерского дома. Высокая блондинка, и очень худенькая — вот повезло! Я вздохнула и отнесла кофе на подносе к столу, поставив его между нами. Села и взяла пирожное.
— М-м-м-м-м… — простонала я, откусывая кусочек и зажмуривая глаза. По подбородку потек крем. — Объедение. — Я облизнула пальцы, испачканные сахарной пудрой, и поспешно отвела глаза: он опять смотрел на меня зловеще-голодным взглядом.
— Итак, — бодро прощебетала я, смахивая крошки с колен и выпрямляясь. — Что ты сегодня будешь делать, Чарли? Не считая ухаживаний за пухленькими продавщицами антикварных магазинов и умасливания их калорийными пирожными и цветами?
— О боже, — вздохнул он, покорно откидывая голову. — Всякие вещи. Например, я должен сесть и начать писать сценарий для новой телекомедии, суть которой в том, что два разведенных человека с разным цветом кожи и миллионом детей живут счастливо, пусть даже в крошечной квартирке. Даже двухлетний ребенок недостаточно наивен, чтобы поверить в такое, и телезрителям придется призвать на помощь весь свой оптимизм. И вот сейчас, когда я разговариваю с тобой, я на самом деле должен с высунутым языком писать реплики для персонажей, расторопно стуча по клавиатуре.
— Об этом они просили тебя вчера? — Я отряхнула с юбки сахарную пудру. — На Би-би-си?
— Да, именно. Вот это, Люси, и есть мое задание. Моя миссия, которую обрисовали для меня добрые ребята из телерадиокомпании, если я соглашусь ее исполнить, конечно. А я, разумеется, соглашусь, — он вздохнул. — Естественно, я соглашусь. Ведь, во-первых, я трус, во-вторых, у меня нет денег, и, в-третьих, в глубине души я подозреваю, что если не приму их предложение, они больше никогда ни о чем меня не попросят, так как время мое уже прошло и я стал старым никчемным псом. Но боюсь, сесть и написать этот сценарий будет очень непросто.
— Минуточку, — нахмурилась я и положила пирожное. — Ты же вроде сказал, что они хотели заказать тебе новые серии «Городских пташек»?
— Я тоже так думал, Люси. Но, увы, оказалось, что это лишь уловка, чтобы меня завлечь. Не успел я опомниться и сказать: «Может, поговорим о сценарии нового сериала?», как мне под нос сунули эти «Счастливые этнические меньшинства».
— Но разве тебе обязательно писать именно то, что они хотят? Неужели нельзя придумать что-нибудь свое и сделать все по-другому?
— Можно, конечно, и я бы с удовольствием, но за такой проект никто не возьмется. Все вежливо улыбнутся, даже начнут обсуждать, но потом задумаются, нахмурив брови и неуверенно склонив головы: «Не кажется ли вам, что этот проект слишком уж в духе восьмидесятых? Слишком уж устаревший и консервативный?» — Он с горечью отхлебнул кофе. — О нет, в наши дни любой сценарий с внятным сюжетом, который развивается не сразу и сочетает в себе юмор, пафос и персонажей, вызывающих сопереживание, сразу же выбрасывают в ведро. Публика хочет вовсе не этого. Публика жаждет секса, насилия и мордобоя. Необязательно именно в такой последовательности, но все это им очень нужно, причем постоянно. Я же, напротив, пишу о людях из среднего класса, которые живут обычной средней жизнью. Я превращаюсь в динозавра, Люси. В вымерший вид. — Он устало потер лицо тыльной стороной ладони.