Барбара Вуд - Роман с призраком
Проснувшись, я первым делом взглянула на часы. Они показывали девять. Бабушка мирно дремала в своем кресле. Гроза за окном не унималась, в углу комнаты горела лишь одна лампа и отбрасывала нимб рассеянного света. Он падал на Джона, стоявшего у камина. На мгновение мы остались одни, я и Джон Таунсенд, и мне в голову пришла мысль: «Как несправедливо поступила природа, сделав его так мало похожим на Виктора».
Однако едва заметные фамильные черты сохранились. Большой нос, массивная челюсть, бороздка меж бровей. Джон Таунсенд сам по себе был красивым мужчиной, но он не обладал той загадочностью и силой, которая расположила меня к его брату. Джон был слабее и посредственнее, он, вероятно, догадывался о том, как сильно проигрывает рядом с братом.
Джон нервничал и каждый раз, когда смотрел на часы, бил кулаком по ладони другой руки. Было видно, что его охватило нетерпение, глаза выдавали волнение. В комнату скользнула Дженни, осторожно затворила дверь, и я заметила, что она несет саквояж. Взяв у нее из рук саквояж, Джон сказал:
— Спасибо, дорогая. Кто-нибудь слышал тебя?
— Все спят. Отец и мать легли еще час назад, а Гарриет спит на нашей постели. Я лягу на ее кушетку в малой гостиной.
— Дженни…
— Я туда еще положила свои гранатовые сережки, — натянутым голосом продолжала она. — Я в свое время купила их за пять фунтов, так что ты, наверно, сможешь получить за них гинею или две. Деньги тебе пригодятся.
— Дженнифер. — Он неуверенно протянул к ней свои неуклюжие руки. — Мне очень больно, что приходится вот так неожиданно уходить. Я надеялся, что мне дадут несколько дней отсрочки, тогда можно было бы попрощаться по-людски. Но этот ублюдок, мой брат, натравил на меня кредиторов, так что если я хочу спасти свою шкуру, то придется уйти сегодня вечером.
Когда он поцеловал Дженни в щеку, ее лицо осталось бесстрастным.
— Дженни, ты даже не знаешь, как я буду скучать по тебе. Я буду вспоминать твой мусс из омара. Кроме тебя никто не умеет готовить его так, чтобы сохранился весь вкус.
Она смотрела на него с каменным лицом.
— Значит, ты не будешь плакать по мне?
— Джон, я будут ждать тебя.
— Я в этом не сомневаюсь. Теперь ты уж точно не побежишь к этой свинье, моему братцу. После того как он опозорил всю семью, ты, наверно, поняла, что он представляет из себя.
Пока Дженни стояла, направив на мужа неподвижный взгляд, я почувствовала, что в ее душе, как и в моей, был только холод. Из наших голов не выходило скверное имя Меган О'Ханрахан. Это она пустила слух, будто брат Гарриет сделал ей аборт. Я знала, что Дженни умоляла Виктора опровергнуть эту сплетню, но тот хранил молчание. Пациенты один за другим отказывались от его услуг, он терял свое честное имя. Виктор ни разу не раскрыл рта, чтобы защитить себя, пока слух об аборте, подобно убийственной чуме, расползался по всему Уоррингтону. Вскоре от доброго имени Виктора остались одни руины.
В сознании Дженни мелькнуло видение миссис Таунсенд, убитой позором и унижением. А гордый мистер Таунсенд, каждое утро уходивший на завод с высоко поднятой головой, по вечерам возвращался раздавленный и убитый горем.
Мистер Таунсенд слышал, как шепчутся за его спиной, да так громко, чтобы неприятны слова долетали до его слуха. «Только полюбуйтесь на него. Его дочь — обычная шлюха (к тому же спуталась с ирландцем!). Старший сын незаконно делает аборты. Младший сын — пьяница, погрязший в азартных играх».
— Наверно, ты мне не веришь?
— Нет, не верю.
— Так вот, это правда. Виктор прямиком отправился к букмекерам и сообщил им, что я собираюсь бежать из города. Поэтому они устроили на меня охоту, угрожая и требуя, чтобы я вернул деньги. Чтобы отделаться от них, я соврал, что завтра верну им долг. Да, это сделал Виктор, сомнений нет, он так отомстил мне за собственный позор. Ему никак не хотелось дать мне ускользнуть. Видишь, это точно сделал он, потому что больше никто не знал о моих планах. Я сказал об этом только тебе и ему. Не думаю, чтобы моя собственная жена стала бы натравливать этих собак на меня. Правда?
Дженни ничего не ответила. В ее ушах звучал другой голос. Голос Виктора. Они оба находились в малой гостиной, он только что играл на пианино и затем сказал: «Джона надо встряхнуть, заставить раскрыть свои планы».
Затем она услышала свой голос: «Обещай, что ты не будешь вмешиваться в дела Джона».
На что Виктор ответил: «Обещаю, если таково твое желание».
Теперь на лице Джона играла уверенная улыбка человека, который знает, что вот-вот выиграет в карты.
— Твои слова говорят об одном, глаза — совсем о другом. Дженни, по твоему лицу видно, что Виктор потерял твою любовь.
Но мне было ясно, что Джон видел в ее лице отвращение к этой семье и городу за то, как они поступили с Виктором. Все торопились осудить Виктора, даже не услышав его оправданий. Глаза Дженни говорили о том, что если и винить кого-то за весь этот кошмар, то только Гарриет, во-первых, за то, что та сама впуталась в беду, и, во-вторых, за то, что она все выболтала Меган О'Ханрахан. На лице жены Джон Таунсенд прочитал лишь горькое разочарование.
— Тебе пора идти, Джон.
— Да, дорогая, иду. Но я хочу, чтобы ты знала — я вернусь целым и невредимым с полными карманами денег. Вот увидишь.
Пока Джон говорил, я заметила, что в его голосе послышалось волнение, а в глазах мелькнули искорки. Наконец-то Джон Таунсенд скроется. Возможно, за это придется заплатить головой или честью, но наконец-то Джон поступает точно так же, как Виктор, которому он завидовал, — он покидает этот дом.
— Тогда мы заживем в достатке и купим себе дом. Я найму тебе служанку, и у нас будет даже телефон. Дженни, дорогая, что ты думаешь насчет телефона?
— Джон, уже поздно.
Не говоря ни слова, он забрал саквояж, неловко поцеловал ее и спешно вышел из комнаты. Дженни неподвижно стояла передо мной, мы услышали, как за Джоном закрылась дверь комнаты, затем входная дверь. Убедившись, что он ушел и в доме стоит полная тишина, если не считать тиканья часов, Дженнифер разрыдалась и рухнула на пол.
Дженнифер задела рукой мою ногу и исчезла.
Проснувшись около половины десятого, бабушка собралась и с трудом поднялась наверх. Уходя, она пробормотала, что мне надо бы приготовить себе перекусить, раз мы не ужинали, затем в ванной под краном наполнила грелки горячей водой и забралась в уютную постель.
Слышно было, как заскрипели пружины ее кровати. Под шепот ветра, казалось, будто весь дом вздохнул, и я стала настраиваться на следующую встречу.
Она произошла через несколько минут. Я услышала, что кто-то ходит по малой гостиной, и нерешительно пошла к двери. Несколькими днями раньше передо мной проходили лишь счастливые эпизоды, обычные сцены, в которых Таунсенды вели себя подобно многим другим семьям. Но потом появились мрачные оттенки, наводившие на мысль о грядущих преступлениях, позоре и гибели семьи. Что я увижу на сей раз? Как далеко зайдет эта семья в самоуничтожении?
