Д. Нельсон - Турецкий горошек
– Беременность сделала меня толстой уродиной. Сияние – это эпитет, выдуманный мужчинами, чтобы пробудить в женщине желание забеременеть. – Лишь только эти слова срываются у меня с языка, мне хочется немедленно затолкать их обратно в горло.
Он напрягается и отпускает мою руку.
– Лиз, ты забеременела потому, что всем нашим встречам сопутствовало взаимное сексуальное возбуждение. Подумай об этом.
Я думаю. До встречи с ним моя сексуальная жизнь была вялой, даже по нормам давно женатых супругов. Беременность открыла для меня удивительный мир сексуальной жизни и увела меня из дома Дэвида к Питеру.
Беременность сделала меня наполовину незамужней сорокалетней матерью. Лишь вынашивание ребенка от любовника помогло мне выяснить, кто же из мужчин – муж или любовник – мне действительно дорог. Лучше жить с любимым мужчиной и отцом ребенка, чем с соседом по дому, в котором я много лет чувствовала себя одинокой.
К концу срока беременности в наших сексуальных играх произошли приятные изменения. До начала этой летней жары наши любовные ласки представляли собой многочасовой оральный секс. По утверждению Питера, мой вкус стал несколько иным со времен завоевания инородным обитателем моего тела. Я позволяла ему вылизывать меня, доводя до множественных оргазмов. Когда наступила жара, мне невыносимо было даже думать о чем-то теплом, включая и его язык.
Он отворачивается от меня. Я с тревогой думаю, не сожалеет ли он о наших отношениях. Конечно, у него и без меня хватает проблем.
Жара вынудила его отказаться даже от горохового костюма, символа его Восточного киоска. В этом наряде мой овощной любовник теперь изнывает от жары. Его рабочие проблемы не ограничиваются неудобством костюмов. С тех пор как Мухаммед уехал в Ливан, у Питера сменилось много помощников. Он потерял три новых гороховых костюма из-за новичков, которые решили не выходить на работу, забрав костюмы по домам. Один ему удалось вернуть, сходив на квартиру к этому помощничку.
Питер тихо спит рядом со мной, и я обещаю себе, что отныне буду вести себя лучше. Я вновь стану хорошей девочкой, какой бывала почти всегда, пока не началась эта безумная жарища.
На двадцать четвертый день этого непрерывного зноя Питеру пришлось работать бессменно, поскольку его последний стажер так и не появился. Солнце уже закатилось, но на термометре 25 градусов. Я уж не говорю о влажности. Мою кожу можно было продавать как Суперклей, гарантирующий прилипание к любым предметам без всяких усилий.
Мой брат Бен и его жена Джанис пытаются развлечь меня. Сэм спит в доме на кушетке. Мы сидим в садике, вымощенном кирпичом патио в окружении свесивших головки бархатцев, гераней и петуний. От соседей нас отделяет деревянный забор. Ветерок, играющий листвой дуба, слишком слаб, чтобы принести облегчение. Мы сидим босоногие, сбросив сандалии.
Бен растекся по шезлонгу, а мы с Джанис пристроились за столиком. Мой братец сорвал с себя все одежды, оставив лишь шорты. Меня удивило, что он выглядит таким спортивным и подтянутым. До того, как он начал заниматься садом, у него было изрядное брюшко. Он слишком часто прежде перекладывал физическую работу на других, а в саду ему в основном приходится работать самостоятельно.
С тягучим скрипом открывается калитка. Босси вяло тащится – а не бежит вприпрыжку, – навстречу своему хозяину. В своей длинной золотистой шубе она должна страдать от жары больше всех нас.
– Парень, ты ужасно выглядишь, – говорит Бен. Он встает, уступая Питеру место в шезлонге.
– Вентилятор сдох. Я жарился весь день при 37 градусах, а то и больше. Пара появившихся стажеров заявили: «Нет уж, сам здесь варись», – а может, они просто растаяли, как Маленький Черный Самбо.
– Маленькие черные самбо бастуют. Разгул расизма, – говорит Джанис, вставая, чтобы вновь наполнить кувшин лимонадом.
Кувшин сделан в форме кукурузного початка с загнутым листом в виде ручки. Мы откопали его в комиссионном благотворительном магазине при Елизаветинском приюте. Питер сказал, что у его бабушки был точно такой же. Мне он показался аляповатым, но не разбивать же воспоминания детства.
Заметив, что у Питера нет стакана, Джанис заходит в дом и приносит ему стакан, который отличается от наших. А дом Дэвида был укомплектован исключительно наборами. Разрозненность в вещах для меня равносильна ультимативному требованию свободы: «Свобода или смерть». Ага! Позитивная мысль. Может, предродовая депрессия не будет длиться вечно.
После заглатывания трех стаканов лимонада – залпом, как пьяницы глотают виски – Питер рассказывает Бену и Джанис о своих проблемах.
– Давай я помогу, – предлагает Бен. – Мне не нужно следить, как растут яблоки. Когда у вас появится ребенок, я могу поработать в киоске. – Питер пару раз тактично отказывается, но в итоге соглашается на его предложение.
Мой брат и невестка рассказывают о благополучном мамином житье в Аризоне. Похрапывание Питера перемежает наш разговор. У него очень милый храп, похожий на сопение с присвистом: пара всхрапов – присвист, пара всхрапов – присвист. М-да… Вторая приятная мысль.
Нужно быть поосторожнее, иначе это может войти в привычку.
* * *В пять утра звонит будильник. Питер подкатывается ко мне и легко касается кончиками пальцев моей щеки.
– Спи дальше, любимая, – шепчет он как обычно, это маленький ритуал, приятный своей уютной близостью.
Обычно я целую его и вновь проваливаюсь в сон. Но сегодня мне почему-то совсем не хочется спать.
– Я приготовлю завтрак. – Мы с моим инородным обитателем с трудом поднимаемся с кровати.
На кухне прохладно. Я вдыхаю запах роз, благоухающих за окном. Всю ночь лил дождь. К аромату роз примешивается запах влажной земли.
Босси скребется в дверь, просится на улицу. Когда я выпускаю ее, она впервые за три с лишним недели начинает носиться по садику. Валяется по траве и, болтая лапами в воздухе, почесывает спину. Термометр за кухонным окном показывает 10 градусов.
Поставив завариваться кофе, я достаю блинную муку и баночку консервированной тыквы. Питер любит тыквенные оладьи.
Мой любимый овощ—облаченный в морковный костюм, более прохладный, чем гороховый – входит на кухню. Пара покрасневших от крови кусочков салфеток прилеплены к его щекам. Я поднимаю глаза.
– Боже мой. Ты улыбаешься. Наверное, чувствуешь себя получше. – Он кружит вокруг, разглядывая меня, как диковинную животину в зоопарке.
– Остроумно, ужасно остроумно, – говорю я.
Когда я наливаю Питеру кофе в кружку с жаворонком, открывается дверь. Вбегает Босси в сопровождении Бена.
– Я решил начать с сегодняшнего дня. Неизвестно же, как скоро появится на свет моя племянница.
