Дженнифер Уайнер - Хорош в постели
Многое, однако, переменилось. Деревья стали выше, дома – обшарпаннее. На нескольких наиболее опасных перекрестках перемигивались светофоры. Появились и новые дома, которых не было, когда я училась в средней школе. Но, сидя рядом с матерью, я словно вернулась в прошлое, так мне было хорошо и покойно. Я даже могла представить себе, что Таня так и осталась с женщиной, которая грозилась убить то ли ее, то ли себя, и не появилась в жизни матери... и мой отец не уходил от нас... и я не забеременела.
– Ты собираешься сказать Брюсу? – наконец спросила она.
– Не знаю. Мы с ним особо не разговариваем. И я думаю... ну, я даже уверена, если я ему скажу, он попытается меня отговорить, а я не хочу отговариваться. – Я помолчала, задумавшись. – И мне кажется... я хочу сказать, окажись я на его месте, в его положении… для него, возможно, ноша будет слишком тяжелой. Ребенок...
– Нужен он тебе в твоей жизни? – спросила мать.
– Дело в другом. Брюс достаточно ясно дал понять, что не хочет быть в моей жизни. А теперь вопрос в том, хочет ли он быть... – Я запнулась, в первый раз эти слова давались ой как нелегко. – ...в жизни нашего ребенка.
– Ну, от этого он не отвертится. Ему придется платить алименты.
– Ага. – Я представила себе, как веду Брюса в суд и рассказываю судье и присяжным, где и при каких обстоятельствах мы зачали нашу крошку.
Мать продолжала говорить: о фондах взаимопомощи, о телевизионном ток-шоу, где рассказывалось, как работающие матери тайком ставили видеокамеры и обнаруживали, что няньки пренебрегали интересами младенцев и вместо того, чтобы заботиться о них, смотрели «мыльные оперы» и звонили в Гондурас, Я тут же вспомнила Макси, распинающуюся о моем финансовом будущем.
– Ладно, – согласилась я с матерью. Мышцы после плавания приятно болели, веки налезали на глаза. – Никаких нянек из Гондураса.
– Возможно, Люси сможет помочь. – Мать посмотрела на меня, когда мы остановились на красный свет. – Ты уже ходила к гинекологу?
– Еще нет. – Я опять зевнула.
– Кэнни... – Последовала лекция о правильном питании, о занятиях специальной гимнастикой во время беременности, о том, что витамин Е в капсулах препятствует растяжению мышц живота. Я закрыла глаза, убаюканная ее голосом и шуршанием шин по асфальту, и практически спала, когда мы свернули на подъездную дорожку. Матери пришлось тряхнуть меня, чтобы разбудить, называя по имени, говоря, что мы дома.
Просто удивительно, что она позволила мне в тот вечер уехать в Филадельфию. Но я уехала, загрузив в багажник десять фунтов индейки, пюре и пирога и дав обещание, что прямо с утра договорюсь о визите к гинекологу. Мать же пообещала заглянуть ко мне в самом скором времени.
– Обязательно пристегивайся, – наказывала она, когда я засовывала визжащего Нифкина в клетку.
– Я всегда пристегиваюсь.
– Позвони мне, как только узнаешь предполагаемую дату родов.
– Я позвоню! Обещаю!
– Вот и хорошо. – Мать протянула руку, погладила меня по щеке. – Я тобой горжусь.
Я хотела спросить почему. Что я сделала такого, чем кто-то мог гордиться? Залететь от парня, больше не желающего иметь с тобой ничего общего, – это не тот подвиг, который можно ставить себе в заслугу. Мать-одиночка неплохо смотрится на экране кинотеатра, но, насколько я знала по своим разведенным коллегам, в реальной жизни это сплошные заботы, а не повод для гордости.
Но я не спросила. Просто завела двигатель и выехала с подъездной дорожки на улицу, на прощание помахав матери рукой.
В Филадельфии все выглядело по-другому. Может, потому, что я на все смотрела другими глазами. Поднимаясь наверх, я заметила огромное количество банок из-под «Будвайзера» в мусорном ведре перед квартирой на втором этаже, услышала пронзительный смех (показывали очередную комедию положений), вырывающийся из-под двери. На улице сработала охранная сигнализация какого-то автомобиля, где-то неподалеку разбилось стекло. Обычный шумовой фон, который я раньше практически не замечала, а теперь пришлось замечать... потому что на меня легла ответственность за другое существо.
Моя квартира на третьем этаже покрылась тонким слоем пыли, накопившейся за пять дней, воздух был затхлым. «Ребенку такое не подходит», – думала я, открывая окна, зажигая свечу с запахом ванили, берясь за щетку.
Я покормила и напоила Нифкина. Подмела пол. Рассортировала грязное белье, подготовив его к завтрашней стирке, вынула посуду из посудомоечной машины, поставила в холодильник привезенную от матери еду, прополоскала и повесила сушиться купальник. Наполовину написала список продуктов, которые следовало купить: обезжиренное молоко, яблоки и прочее, вкусное и полезное, когда до меня дошло, что я не проверила автоответчик, чтобы узнать, не звонил ли мне кто-нибудь... не звонил ли Брюс. Я понимала, что это маловероятно, но считала, что у меня должна оставаться хоть тень надежды.
А когда выяснилось, что Брюс не звонил, мне стало грустно, но грусть эта уже не имела ничего общего с той острой, рвущей сердце болью, ощущением, что я умру, если он разлюбит меня, которое я испытывала в тот вечер, который провела с Макси в Нью-Йорке.
– Он меня любил, – прошептала я подметенной комнате. – Он меня любил, а теперь он меня не любит, но это не конец света.
Нифкин, лежащий на диване, поднял голову, с любопытством посмотрел на меня, вновь заснул. Я взялась за список. «Яйца, – написала я. – Шпинат. Сливы».
Глава 12
– Ты – что?
Я склонила голову над чашкой кофе с уменьшенным содержанием кофеина и обезжиренным молоком и поджаренным в тостере бубликом.
– Я беременна. Ношу под сердцем ребенка. Нахожусь в интересном положении. Залетела, БЕ-РЕ-МЕН-НА..
– Хорошо-хорошо, я поняла. – Саманта смотрела на меня, пухлые губы чуть разошлись, в карих глазах – шок. Сонливость сняло как рукой, хотя часы показывали лишь половину восьмого утра. – Как?
– Обычным путем, – небрежно ответила я. Мы сидели в «Ксандо», кофейне, расположенной по соседству, которая с шести вечера работала как бар. Бизнесмены просматривали свои экземпляры «Икзэминер», спешащие мамаши с колясками проглатывали кофе. Хорошее место, чистое и светлое. Совершенно неподходящее для того, чтобы устраивать сцены.
– С Брюсом?
– Ладно, может, и не совсем обычным. Это случилось как раз после похорон его отца...
Саманта ахнула.
– О Господи, Кэнни... что я тебе говорила насчет секса с потерявшими близких?
– Я знаю. Так уж вышло.
Она еще раз вздохнула и потянулась за своим ежедневником, разом превратившись в адвоката, хоть и одетого в черные легинсы и футболку от «Уэллис Уингс»[49] с надписью «Мы сами отрубаем головы нашим курам».
